Воскрешение из мертвых

— А я нет! — упрямо трясет головой Русин. — Не может быть вообще никакой жизни на такой планете!

— Я не понимаю, почему Русин допускает жизнь только на белковой основе? Вы же не против иных форм жизни, профессор? — спрашивает Фрегатов.

— В принципе не против. Все это, однако, лежит в области смутных догадок.

— То есть в области фантастики! — смеется очень довольный этим заявлением профессора Омегин, убежденный сторонник «смутных догадок».

— Да, в какой-то мере, — соглашается с ним Кречетов.

— Не будем спорить сейчас о степени «смутности» наших догадок в научной фантастике, — предлагает Фрегатов, — но в том, что Семенов допускает возможность жизни на азотной планете, нет ведь ничего антинаучного.

— Ну, а как же могла она там возникнуть? — спрашивает Русин. — Как осуществлялась на ней миграция химических элементов? Если мы исключаем из этого цикла господа бога, смыслящего в химии, то кто помог «встретиться» там химическим элементам, которые образовали затем те вещества, на основе которых…

— Ну, знаешь ли, если еще и в такие детали вдаваться в научной фантастике!… — почти возмущенно восклицает Омегин.

— А может быть, мы все-таки будем завтракать? — робко предлагает Варя, протягивая спорщикам бутерброды.

Чувствуя, что Варе не очень интересен этот спор, Алексей готов прекратить его, хотя он так полон желания доказать свою правоту, что и есть уже не хочет.

— В самом деле, не прекратить ли нам на этом полемику? — неожиданно предлагает Фрегатов.

Никто ему не возражает.

21

В Гагру они прибывают рано утром. У подъезда светлого, типично южного вокзала их уже ждет автобус Литфонда. Минут через пятнадцать он трогается. Несмотря на тряску и шум, сразу же завязывается оживленный разговор. Одни интересуются погодой и температурой моря, другие ценами на фрукты, а какой-то очень смуглый человек явно кавказского типа вдруг заявляет:

— А знаете, дорогие курортники, нас ведь вчера тряхануло.

— То есть как это тряхануло? — недоумевает пожилой писатель, сидящий с ним рядом.

— Что такое землетрясение, знаешь? Вот оно и тряхануло.

— Да быть этого не может! — восклицает писатель. — Ежегодно сюда езжу и не помню, чтобы хоть раз было такое.

— Сами удивляемся, — пожимает плечами кавказец. — Но это факт.

— В самом деле, очень странно, — замечает и Семенов. — Район тут не такой уж сейсмический…

— А что тут удивительного? — оборачивается к нему Фрегатов. — В каком-то справочнике я прочел, что «геологическая молодость горнообразовательных процессов, создавших современный рельеф Кавказа, проявляется в ярко выраженной сейсмичности и в настоящее время».

— Спасибо за цитатку, — усмехается Омегин. — Утешил называется!…

— Справка, между прочим, достоверная, — подтверждает сидящий рядом с Омегиным пожилой литератор из Еревана. — Кавказские горы действительно очень молодые и не очень спокойные.

А Алексей все посматривает на Кречетова, который не произнес пока ни слова, но по всему чувствуется, что он внимательно прислушивается к разговору. Русину кажется даже, что он встревожен чем-то.

«С чего бы это?… — недоумевает Алексей. — Не испугался же он…»

— Простите, пожалуйста, товарищ, — обращается вдруг Кречетов к кавказцу, сообщившему о землетрясении. — Вы не помните, когда это было? В какое время?

— Как не помнить — хорошо помню. Около двух часов это было. Как раз перед обедом.

Кречетов достает записную книжку и торопливо листает ее. Это не ускользает от внимания Русина. Связь между сообщением о землетрясении в Гагре и беспокойством профессора Кречетова теперь кажется ему несомненной.

В вестибюле центрального корпуса Дома творчества прибывших встречает сестра-хозяйка и приглашает в кабинет директора. Директор очень вежлив, приветлив, но сдержан. Он знает, что сейчас предстоит самый драматический момент — распределение комнат.

Русину везет — его помещают в приморском корпусе, да еще рядом с Кречетовым.

Профессор тоже очень доволен своей комнатой, а Варя просто в восторге — она ни разу еще не бывала в таких домах с отдельными комнатами и лоджиями, выходящими на море.

— Нравится тебе? — спрашивает ее Леонид Александрович.

— О, тут прекрасно!

— Вот и будешь находиться у меня сколько захочешь.

— Я бы и ночевала тут, в лоджии…

— Нет, ночевать ты будешь на той квартире, которую порекомендовал мне директор. А бояться тебе там нечего. Да и я за тебя вполне спокоен, пока в Гагре нет твоего неандертальца.

— Неандертальца? — удивляется Варя, но, вспомнив, что дядя называет так Вадима, густо краснеет. — Ну почему вы так о нем?

— Сам не знаю, — смеется Леонид Александрович. — Такое впечатление он на меня производит. А какого ты мнения об Алексее Русине?

— Не знаю даже… Очень уж серьезный какой-то…

— А тебе несерьезные больше нравятся?

— Ну почему вы это решили?

— По этому неандертальцу твоему… Ну ладно, ладно! — смеется Леонид Александрович. — Пошли на пляж! Смотри-ка, там уже почти все фантасты.

Но тут раздается деликатный стук в дверь.

— Войдите! — кричит Леонид Александрович, почти не сомневаясь, что это Русин.

Но в дверях показывается широкоплечий молодой человек в морском кителе.