Воскрешение из мертвых

— Вот и помогите нам, Евгений Николаевич. Узнайте, пожалуйста, в какой тюрьме отбывал наказание Телушкин, когда освобожден, и вообще все о нем.

— А вы никуда не уезжаете? — спрашивает Лазарев, записывая что-то в настольный блокнот.

— Я буду в Москве, пока не найдется Маврин. И если понадобится, стану искать его сама.

— Личный сыск, так сказать?

— Как это будет называться, не имеет значения, главное — спасти Маврина. Он сейчас в таком состоянии, что Телушкин может его в любое преступление вовлечь.

— А вы, помнится, говорили, что Варя Кречетова человека из него сделала.

— Он сейчас не человек, Евгений Николаевич! восклицает Татьяна. — Его пришибло горе, а Телушкин не упустит такого случая и воспользуется этим в своих, скорее всего, преступных целях.

— Узнаю прежнего моего старшего инспектора Татьяну Грунину, — смеется Лазарев. — Нет, не сделают из вас в аспирантуре кабинетного ученого, даже если дадут степень доктора юридических наук.

Прощаясь с Лазаревым, Татьяна просит:

— Нет ли у вас заводского телефона Рудакова?

— У него сейчас не только заводской, но и домашний есть. Он теперь начальник, мастер цеха.

— О том, что мастером стал, мне известно, а о домашнем телефоне впервые слышу.

— Не успел, наверное, сообщить.

Вечером Татьяна звонит Рудакову:

— Здравствуйте, Олег! У вас, оказывается, домашний телефон теперь?

— Да, установили недавно.

— А как — недавно? Неделю назад или полгода?

— Какие там полгода — всего два месяца…

— И вы за это время ни разу мне не позвонили? Не нашли нужным даже номер сообщить?

— Не хотелось вас беспокоить, отрывать от занятий по такому пустяку.

— Я вас тоже не буду беспокоить по пустякам. У меня к вам деловой вопрос: в каком состоянии сейчас профессор Кречетов? Сможет он меня принять?

— Думаю, что сможет. Андрей с Настей говорят, что ему стало лучше.

— Спасибо за справку. Спокойной ночи.

6

Андрей Десницын весь день сегодня читал только что вышедшую книгу французского марксиста Антуана Казановы «Второй Ватиканский собор». Об этом соборе уже писали наши философы и журналисты, но с таким обстоятельным анализом эволюции католической церкви от Первого до Второго собора Андрею не приходилось еще знакомиться. Много воды утекло за столетие, отделяющее один собор от другого. На Первом о боге говорилось, как о высшем сверхъестественном существе, во всем своем великолепии возвышавшемся над созданным им миром. Человек, призванный до конца жизни своей служить этому могущественному богу, мог общаться с ним только при посредничестве церкви. Непосредственное общение его с богом исключалось.

Бог и в современном католицизме оставался высшим существом, но на Втором Ватиканском соборе сущность его во многом отличалась от сущности бога Первого собора. Образ бога современной католической церковью максимально гуманизирован и даже, пожалуй, демократизирован, доступен всем людям без посредничества церкви. Если раньше в их догме главным было служение человека богу, то теперь предполагалось служение бога человеку.

Не от хорошей жизни пришлось высшим церковным иерархам — кардиналам и епископам — так демократизировать всевышнего. Перед ними возникла тревожная перспектива не только «религии без бога», но и «мира без бога и церкви», а это для них куда опаснее.

В одной из католических энциклик Второго собора так прямо и сказано: «Различные и все более многочисленные группы отходят от религии. Отказ от бога и религии не касается ныне, как это было в прошлые времена, лишь отдельных индивидов».

Появился и новый термин — «дехристианизация». Она охватила широкие слои населения даже в таких странах, как Франция, Италия и Испания, где католическая церковь обладала наибольшим влиянием. Революционный дух двадцатого века, научно-техническая революция и материалистическая философия властно вторгались в сознание людей, подвергали сомнению религиозные догмы, сокрушали веру во всевышнего.

Со всем этим церковь не могла уже не считаться. Она понимала, что бог не может в теперешних социальных условиях «воображаться с атрибутами господствующего класса». Чтобы не допустить разрыва между религиозными устремлениями народа и тем образом бога, который на протяжении многих веков предлагался духовенством, требовалось допустить непосредственную связь бога с народом, «дружеский и братский диалог». Значит, и язык книг, в которых бог выражает себя, не должен быть высокомерным и далеким от забот и надежд большинства верующих.

Непонятные обряды и речи бога на недоступной простому народу латыни не воспринимаются больше как знаки высшего величия таинств, ключ от которых находится у церковнослужителей. Все это, по мнению самих же прелатов, имеет лишь «отталкивающий эффект».

Тексты документов собора пишутся теперь не прежним сухим, безличным, административным тоном. Они изобилуют библейскими образами и делают бога доступным всем. Его откровения не представляются больше даром надменных небес людям. Христос ныне предстает перед людьми как их брат и считает чуть ли не за честь для себя стать «человеком, посланным к людям».