Воскрешение

Внезапно острая боль пронзила все тело Дарка, а судорога сковала каждую его мышцу. Сердце воина бешено заколотилось в груди; кровь как будто вскипела, а врывавшийся внутрь через широко открытый в беззвучном крике рот поток горячего воздуха беспощадно жег горло и легкие. Аламез замер, оцепенел, не в состоянии даже упасть, а мир вокруг за считаные доли секунды претерпел разительные изменения, только почему-то никто, кроме него, этого превращения не замечал. Люди как ни в чем не бывало шли мимо, ничуть не дивясь, что воздух перестал быть бесцветным, прозрачным, а превратился в однородную, находившуюся в постоянном, хаотичном движении голубоватую массу вроде подтаявшего желе, по которой быстро и в разные стороны прокатывались разноцветные волны пульсирующих разводов. Похоже, прохожие не слышали и монотонного, то стихающего, то нарастающего, почти оглушающего шума, стоящего в ушах моррона.

Внезапно боль стихла, все до единой напрягшиеся мышцы мгновенно ослабли, так что бедолага Дарк едва не повалился лицом в грязь, а картинка перед его глазами стала прежней, привычной, разве что солнце на небосклоне немного переместилось на запад. Как ни странно, но моррон знал, что с ним произошло, хотя ранее никогда подобного не испытывал. Коллективный Разум Человечества сам выбирает вершителей своей воли и посылает избраннику (уже существующему моррону или только что обращенному) Зов: иногда видение, иногда голоса, а порой просто внушает мысль, осознание, что нужно делать и как следует действовать. В те далекие-предалекие времена, с которых прошло неизвестно сколько десятков или сотен лет, когда Аламез только стал морроном, он часто получал такие послания: четкие и совсем не столь болезненные. Тогда собратья по клану делились, что тоже чувствовали Зов, посланный не им, а ему, но почему-то не сочли нужным описать, с какими ужасными муками это было связано. Случившееся же с ним здесь и сейчас, без всяких сомнений, означало лишь одно. Он услышал Зов Коллективного Разума, но не смог понять послание, как будто написанное небесной тайнописью. Оно адресовалось не ему, а кому-то еще, другому моррону, находившемуся, по всей видимости, в непосредственной близости: всего в нескольких милях, а может, и в паре шагов; в окрестностях Альмиры, а может, и в пределах городской стены. Несмотря на жуткую боль и страх, которые только что пережил, Аламез почувствовал радость и облегчение. Собрат по клану был где-то рядом, а также ощутившие Зов морроны должны вскоре появиться. Его поиски шли по верному пути.

Неожиданно раздавшийся звон колоколов возвестил о наступлении трех часов пополудни и вверг Дарка в пучину сомнений: то ли звонарь не утерпел до вечера и уже приложился к бочонку с вином, то ли он сам провел в состоянии болезненного оцепенения не минуту-другую, а пару полноценных часов? Поскольку на лицах прохожих не отразилось удивление от слишком раннего колокольного перезвона, да и положение солнца на небе соответствовало трем часам, моррон пришел к печальному заключению, что дело все-таки заключалось в нем. Сейчас ему уже было не до того, чтобы строить гипотетические предположения, где может находиться его собрат и, надеясь исключительно на везение, обыскивать ближайшие подворотни. Он практически опоздал на тайную встречу и уповал лишь на то, что продавцы краденого лампадного масла до последнего не захотят упускать барыш и подождут его хотя бы еще четверть часика. За это время Дарк успел бы, непременно успел бы добежать до приметного дома со сгоревшей крышей.

* * *

Фанорий довольно точно описал невзрачную внешность посредника, так что узнать его Дарку не составило труда, тем более что коротышка по имени Кабл и сам не таился и не скрывал, что кого-то поджидает. Видимо, он не боялся, что стражники будут совать носы в его воровские дела. Одетый как типичный представитель городского дна, прощелыга гордо восседал на развалинах крыльца заброшенного дома и скучал, временами метко поплевывая в стайку прохаживающихся по мостовой голубей. То ли мастер сомнительных сделок был абсолютно уверен в своей безнаказанности, то ли являлся королем дураков, не понимавшим, что в случае поимки его не посадят в тюрьму, не отправят на каторгу, а казнят, притом предварительно испытав на его прыщавой, давненько не мытой шкуре весь набор пыточных инструментов. Ведь он не просто помогал сбывать краденый, да еще запрещенный к свободной продаже товар, а с точки зрения филанийских законов совершал омерзительное богохульство, получая комиссионные от сделки с церковной утварью.

Окажись на его месте Аламез, он бы всяко поступил по-иному: не торчал бы перед домом, как прыщ на лбу озабоченного юнца, а прохаживался бы рядышком, делая вид, что просто любуется рекой и дышит относительно свежим воздухом. Еще вернее было бы засесть внутри одного из соседних, таких же пустовавших домов и наблюдать за подходами из безопасного места.