Воскресение в Третьем Риме

Когда она встала к нему навстречу со своего вращающегося сиденья, Чудотворцеву не осталось ничего другого, кроме как представиться ей. «Элен», – ответила она и, угадав его разочарование, в котором он не успел признаться самому себе, тут же поправилась: «Элен Софи», после чего снова села, указав Чудотворцеву место напротив себя, взяла со своего столика дымящуюся пахитоску, глубоко затянулась, и Чудотворцев понял, какой запах примешивается к запаху химических реактивов в лаборатории. Пахитоска Элен Софи напомнила ему Лоллия, но постепенно Чудотворцев распознал в тускло-белых, почти бесцветных клубах дыма аромат восточных курений; эти курения он сначала принял за духи, которыми якобы пользовалась его собеседница, что, как он думал, не очень идет ученой даме.

А Элен Софи без запинки тараторила уже по-русски, хотя при всей беглости ее речи давал себя знать некий неуловимый, но отчетливый акцент, с которым она говорила на всех языках, знакомых и незнакомых Чудотворцеву, как будто не было языков, которых она не знала. Чудотворцев слышал, как она говорила по-арабски и по-персидски, когда к ней в лабораторию заходили экзотические посетители все с той же целью сдать кровь. Чудотворцеву предстояло вскоре узнать, что, несмотря на свою внешнюю молодость, она доктор медицины и обладает авторитетнейшим сертификатом по химии. Назвала она Чудотворцеву и свою фамилию Литли, причем к ней чаще обращались «мадам Литли», но иногда «мадемуазель», а она позволяла себя величать и так и эдак. Чудотворцеву, как и мне впоследствии, так и не удалось удостовериться, с каким ударением следует произносить эту фамилию: Литли или Литли, то есть на английский или на французский лад. Это оставалось проблематичным, как и акцент мадам Литли, не позволяющий установить, от какого языка он происходит.

А Элен Софи продолжила не то тараторить, не то щебетать, подробно информируя Чудотворцева о своих исследованиях или о грандиозном эксперименте по изучению человеческой крови. Этот эксперимент (программа исследований) осуществляется уже давно (в таком обозначении сроков прозвучала некоторая уклончивость) Имморталистическим центром при семинарии Святого Сульпиция в Париже. Чудотворцев ответил, что никогда не слыхал о таком центре.

– Собственно, это не только церковь, но и семинария, – улыбнулась мадам Литли, – и основана она между 1627 и 1629 годом. А вы знаете, когда Католическая Церковь празднует день святого Сульпиция?

Чудотворцев не знал.

– День святого Сульпиция – 17 января, – многозначительно сообщила его собеседница, – через три дня после православного Нового года по старому стилю. Сочетание старого и нового стиля здесь важно.

Чудотворцев озадаченно осведомился, при чем здесь исследование крови, относящееся, насколько ему известно, к сугубо современным направлениям науки. Неужели они велись уже в первой трети семнадцатого века?

– Собственно (a proprement parler), они велись и раньше, гораздо раньше. – Элен Софи вновь заговорила по-французски. – Но в первой трети семнадцатого века, а вернее, раньше лет на сто, – уточнила она, – подобные исследования приобрели весьма актуальный смысл для Католической Церкви, и для Православной тоже, хотя на христианском Востоке это осознавали лишь некоторые, но они были едва ли не лучше осведомлены, чем западные адепты.

Чудотворцев насторожился, улавливая в ее словах нечто знакомое, а она продолжала по-русски, и ее сообщение подытоживалось таким примерно образом: