Восемь миллионов способов умереть

Я провел в номере всего несколько минут. Администратор оказался прав — искать здесь было совершенно нечего. Комната была абсолютно пуста — ни следов Ким, ни мебели. Стены сверкали свежей краской, ванная — чистотой. Я бродил по комнате, словно какой-то парапсихолог, пытаясь уловить кончиками пальцев некие неведомые никому вибрации. Если даже они и существовали, то меня они так и не коснулись.

Окно выходило на улицу, вид на город портили несколько высотных зданий. Из расселин между ними виднелись очертания Международного торгового центра.

Было ли у нее время выглянуть из окна? Смотрел ли из него мистер Джоунс — до или после того?..

* * *

В центр я поехал на метро. Вагон попался новенький, окрашенный изнутри в приятные желто-оранжевые тона. Правда, настенные надписи, непостижимые уму и не поддающиеся расшифровке, уже изрядно подпортили его облик. Высказывания и рисунки красовались везде, на любой сколько-нибудь пригодной поверхности.

Курящих в вагоне не было.

Вышел на Западной Четвертой и прошел до Мортон-стрит, где жила Фрэн Шектер в маленькой квартирке на верхнем этаже четырехэтажного кирпичного дома. Я позвонил снизу, уведомил ее о своем приходе по домофону, и дверь в подъезде отворилась.

На лестнице буйствовало море ароматов.

На первом этаже пахло готовкой, на следующем — воняло кошками, на верхнем ко всему этому букету примешивался отчетливый запах марихуаны. Я подумал, что по ароматам на лестнице можно составить вполне четкое представление о жильцах дома.

Фрэн поджидала меня на пороге. Круглое детское личико обрамляли коротко подстриженные вьющиеся волосы светло-каштанового оттенка. У нее был нос пуговкой, пухлые губки и щечки, позавидовать которым мог бы бурундучок.

Она поздоровалась:

— Привет! Я Фрэн. А вы, наверное, Мэтт, да? Не обидитесь, если я буду называть вас просто Мэтт? — Я уверил, что ничуть не обижусь, и она, взяв меня под руку, провела в квартиру.

Внутри запах марихуаны оказался еще сильнее. Апартаменты представляли собой нечто вроде студии — одна довольно просторная комната с отгороженной в уголке кухней. Обстановка состояла из полотняного шезлонга, диванчика с подушками, пластиковых ящиков из-под молочных пакетов, которые служили шкафами для книг и одежды, и огромного водяного матраца с покрывалом из искусственного меха. Над этой, с позволения сказать, постелью висел на стене плакат в рамке — несущийся на дикой скорости паровоз в клубах бушующего пламени.

Я отказался от спиртного, но выпил содовой. Присел на диванчик, заваленный подушками, — он оказался удобнее, чем выглядел на первый взгляд. Сама Фрэн опустилась в шезлонг — сидеть в нем тоже, должно быть, было вполне удобно.

— Чанс сказал, что вы расследуете убийство Ким, — начала она разговор. — И просил помочь, рассказать все, что мне известно.

Говорила она с каким-то робким детским придыханием — нарочитым или нет, я так и не разобрал. Я спросил, что ей известно о Ким.

— Не так много. Встречались всего несколько раз. Иногда Чанс приглашал сразу двух девушек, ну, на обед там или на шоу. Думаю, я всех его девушек перевидала — вот так, хотя бы по одному разу. Как-то виделась с Донной, но она все время витала в облаках, так что проку было немного. Вы с Донной знакомы? — Я отрицательно покачал головой. — Ну, а лично мне больше по душе Санни. Не могу сказать, что мы с ней такие уж друзья, но она единственная, кому я звоню поболтать. Звоню раза два в неделю, или она мне звонит. Ну, вот мы и болтаем о том о сем...

— А Ким вы никогда не звонили?

— Нет. Я даже телефона ее не знаю, — на секунду она задумалась. — У нее были такие красивые глаза!.. Стоит зажмуриться, прямо так и видишь этот необыкновенный цвет! — У Фрэн глаза были тоже большие, а цвет неопределенный, нечто среднее между карим и зеленым. И фантастически длинные ресницы, наверное, накладные. Небольшого росточка, с плотной фигуркой, как у танцовщиц из кордебалета в Лас-Вегасе, где их называют пони. Одета она была в полинялые джинсы с подвернутыми штанинами и ядовито-розовый свитер, плотно облегавший ее пышную грудь.

Нет, она не знала, что Ким собиралась уйти от Чанса, и считает эту информацию весьма любопытной.

— Вообще-то, — протянула она после паузы, — понять ее можно. Он, знаете ли, ни чуточки о ней не заботился. А какой девушке захочется оставаться с мужчиной, который не шибко о ней заботится?

— С чего вы взяли, что он был к ней равнодушен?

— Ну, это же сразу чувствуется! Нет, он был не против иметь ее при себе, поскольку особых неприятностей она не доставляла и деньги приносила исправно. Но он не испытывал к ней никаких чувств.

— А к другим испытывал?

— Ну, ко мне, во всяком случае, — сказала она.

— А к кому еще?

— Он любит Санни. Да ее вообще все любят! Санни, она такая веселая, и с ней всегда интересно. А вот заботится ли о ней, не знаю. Или о Донне... Нет, на Донну ему точно наплевать, да и ей на него тоже. Думаю, у них это взаимно. Мне кажется, она вообще не знает, что в мире существуют другие люди, кроме нее.

— А как насчет Руби?