Восемь мечей

– Есть кое-что поинтереснее ботинок, полтергейстов и даже убийства. Деппинг – вот самая большая загадка. Хм. Подумать только! – Он постучал по каменной стене. – Человек, крайне требовательный в том, что касается одежды, литературы, манер. Гурман, который нанял себе повара, чтобы тот готовил ему идеальные блюда. И вот в таком доме он живет! Он тонкий ценитель вин и при этом запойный пьяница, заставляющий слугу сторожить его за дверью от любопытных глаз. Вдобавок ко всему он то предается ученым занятиям, то увивается за девицами, годящимися ему во внучки. Все это довольно скверно. В этом старом развратнике, который живет как отшельник, есть что-то безумное и нечестивое. О афинские архонты! Ничего общего с представлениями Хэдли о простом, незатейливом, обыкновенном дельце. Восьмерка мечей – это же послание… Да!

Кто-то внутри включил свет, и стеклянная панель на двери из красно-черных квадратов зловеще засветилась. Дверь отворил тощий человек с крючковатым носом и таким выражением лица, будто ему довелось быть свидетелем всего безумия этого мира, так что теперь ничто не могло бы его удивить.

– Да, сэр? – прогнусавил он так, словно говорил его нос.

– Мы из полиции, – ответил доктор Фелл, – проводите нас наверх. Вы ведь Сторер, да?

– Да, сэр, – согласился нос, – вы, вероятно, хотите взглянуть на труп. Прошу, проходите.

Вот теперь, когда они направлялись туда, Хью Донован ощутил тошноту, перспектива увидеть тело Деппинга вблизи вызывала у него отвращение. К тому же ему совершенно не нравился холл, по которому их вел Сторер. В нем не было ни одного окна, а в воздухе витал запах мебельного полироля, что было странно, поскольку ни один из деревянных предметов мебели не выглядел отполированным. Две электрические лампочки по-сиротски горели в люстре под высоким потолком. На полу и на лестнице лежал ковер, бывший когда-то желтого цвета, а некоторые двери были завешены траурно-черными портьерами. Одна из них занавешивала еще и переговорную трубку, торчащую из стены рядом с дверью; доктор Фелл осмотрел ее, перед тем как присоединиться к процессии, поднимающейся по лестнице.

Кабинет был первой комнатой на западной стороне дома. Казалось, Сторер подавил в себе порыв постучаться, прежде чем отворить дверь.

Помещение было просторным, с высокими потолками. Прямо напротив двери Донован заметил выход на балкон: там тоже, как и внизу, была стеклянная панель из красно-черных квадратов. С обеих сторон ее обрамляли окна, занавешенные черными бархатными шторами (сейчас они были раздвинуты), а впереди виднелась пузатая балконная решетка. Еще три окна располагались по правую руку в передней, обставленной в похожем стиле. Все окна были распахнуты.

Кроны деревьев перед гостевым домом были такими густыми, что в кабинет проникал лишь зеленоватый сумрачный свет, но этого было достаточно, чтобы разглядеть самое главное.

Хью Донован навсегда запомнил свое впечатление от первого столкновения с насильственной смертью. Он стоял напротив балконной двери, слева находился камин, сложенный из белого мрамора. В трех или четырех футах от него покойный доктор Септимус Деппинг лежал ничком на письменном столе, лицо его было отвернуто от вошедших, а спина обращена к камину. Тело вываливалось из низкого кожаного стула на колесиках. Ноги были вытянуты в противоположном направлении. Плечом он лежал на краю стола, правая рука безвольно свисала с него, а левая покоилась на столешнице. Покойный Деппинг был одет в старомодный смокинг и рубашку с поднятым воротником, вечерние брюки, черные носки и лакированные ботинки. Но более всего в глаза бросался его затылок. Редкие седые волосы были аккуратно причесаны. Когда-то на макушке была лысина, но теперь на ее месте чернела дыра от выстрела, сделанного в упор.

Еще более ужасающей картину делало пение птиц за окном – равнодушная малиновка разглядывала что-то, усевшись на балконную ограду.

Хью Донован тоже пытался перевести взгляд на что-нибудь другое. Даже его грозный отец стал более человечным, утратив былой хищный энтузиазм. Словно бутылочку со снадобьем, Хью попытался встряхнуть свой рассудок, ведь вскоре от него потребуют высказаться. Но он не мог себе представить, как можно было сохранять рассудительность при виде такой ужасающей картины. Он оглядел кабинет. Все стены были увешаны книжными полками, занимавшими даже пространство между окнами. Абсолютно все было подчеркнуто аккуратным. На небольшом столике стоял поднос, покрытый белым полотенцем, а рядом – серебряная ваза с еще не увядшими розами; к столику был придвинут стул.