Восемь мечей

– Вы совершенно правы, к несчастью! – согласился Морли; отчего-то в его голосе появились тревога и раздражение. – Вот, смотрите, как подходит. В округе я единственный человек с таким большим размером ноги. Кроме того, я даже знаю, какая именно это пара обуви… Клянусь, я не шатался здесь прошлой ночью, но след-то довольно свежий. Интересно, не считает ли Мерч, что?..

Голос доктора Фелла прозвучал так тихо, что Стендишу пришлось умолкнуть. Доктор приковылял к следу и близоруко взглянул на него.

– Каким же образом вы можете указать на конкретную пару? – спросил он.

– По форме каблука. Я выкинул эту пару… Видите ли, – стал объяснять Стендиш, сдвинув шляпу на затылок, – вы бы знали мою матушку. Она, разумеется, самая лучшая на свете, но иногда ее заносит. Она очень легко поддается внушению. Как только она услышит по радио про какое-нибудь новое блюдо, мы едим его до посинения. Узнает про новое лекарство от какой-нибудь болезни – и вдруг, по ее мнению, все домочадцы ею больны и нуждаются в дозе этого средства. Ну, – произнес Морли с задумчивой покорностью, – не так давно она прочитала статью в новомодном журнале, что-то вроде «Вы все еще под каблуком у сапожника?». Там писали про то, что можно запросто сэкономить кучу денег на резиновых набойках для каблуков. Мол, старый каблук изнашивается, и тогда ты прикрепляешь к нему резиновую набойку. Эта статья так ее впечатлила, что она послала в город за неимоверным количеством этих резиновых набоек. Они заполонили весь дом. Валялись просто на каждом шагу. Нельзя было даже шкафчик в ванной открыть без того, чтобы целая куча резиновых набоек высыпалась тебе на голову. Самым ужасным в них было то, что прибивать их нужно было самому, – представьте себе, чтобы британская семья выучилась такому полезному ремеслу. В итоге…

– Будьте добры, Морли, ближе к делу, – прервал его епископ.

– Я как раз собирался… В итоге, – обиженно продолжил Морли, – ты либо пробивал гвоздем подошву насквозь, так что ходить в этих ботинках было невозможно, либо набойка не держалась вовсе и не выдерживала обыкновенного спуска по лестнице. Ни до, ни после мой дражайший папенька так не ругался. Так что в конце концов мы восстали против всего этого. Я приказал Кеннингсу выкинуть ту единственную пару, которую я успел изуродовать… Вот и вся история, – подытожил он, указывая на отпечаток на земле. – Я бы узнал его где угодно – слишком большая набойка для таких ботинок. Я убежден, что кто-то теперь носит их. Но зачем?

Епископ ущипнул себя за нижнюю губу:

– А вот это, доктор, уже серьезно. Кажется, кто-то из Гранжа пытается подвести Морли под подозрение…

– Интересно, – крякнул доктор Фелл.

– Это ж и ежу понятно, – благожелательно продолжил епископ, – что этот след не принадлежит Морли. Наступите-ка сюда, Морли, прямо в глину позади отпечатка. А теперь пройдитесь, вот так. Видите разницу?

Повисло молчание. Морли осматривал свежеотпечатанный след.

– Ух ты, – присвистнул он, – вижу. Вы имеете в виду, мои следы слишком глубокие?

– Вот именно. Вы намного тяжелее того, кто оставил этот след, так что ваши следы глубже примерно на полдюйма. Улавливаете, доктор?

Казалось, доктор совершенно не следил за ходом беседы. В задумчивости он куда-то отошел, шляпа сдвинулась ему на лоб; он пристально осматривал гостевой дом.

– Боюсь, что вы упускаете кое-что чрезвычайно важное в отношении этого следа… Мистер Стендиш, когда вы в последний раз видели эти ботинки?

– Видел?.. О, где-то месяц назад. Когда отдавал их Кеннингсу.

– И что Кеннингс, кем бы он ни был, сделал с ними?

– Он старший лакей. Заведует матушкиным чуланом для всякой всячины… Он… – Морли щелкнул пальцами. – Вот что! Ставлю на то, что он бросил их в этот чулан. Это матушкина идея. Для дикарей. Если в доме есть что-то ненужное, оно отправляется в чулан для всякой всячины, и раз или два в год матушка перебирает его, намереваясь передать что-нибудь дикарям. Хотя где-то через полгода она находит применение любой вещичке, так что дикарям почти ничего не достается.

– И кто угодно может забраться в этот чулан?

– О да! Вообще-то, это комната, – Морли подмигнул епископу, – соседняя с той, кстати говоря, в которой полтергейст напал на викария.

Епископ и доктор Фелл переглянулись. Хью Донован уверялся все больше, что вся эта ахинея плетется с некой скверной целью.

– Пойдемте внутрь, – вдруг сказал Фелл и повернулся.

Они обошли дом и направились к входной двери. С заходом солнца запах сырости только усилился, а над крыльцом закружилась мошкара. Пыльно-красные шторы были задернуты на всем нижнем этаже. Окинув взглядом ряд окон, доктор Фелл ткнул тростью в кнопку звонка.