Восемь белых ночей

– Знай я тебя лучше, ступила бы на запретную территорию.

– Ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было, – сказал я. – Все твои мысли я уже передумал.

– Тогда тебе должно быть очень за себя стыдно.

– Нам с тобой по душе один и тот же стыд.

– Пожалуй.

– Клара, я могу оказаться у твоей входной двери за десять минут.

– Не сегодня. Мне так нравится. Кажется, настал мой черед говорить – как оно там? – слишком скоро, слишком поспешно.

Как изумительно, что она помнит.

– Кроме того, я перетаблечена, зазомбирована и отрубаюсь, – добавила она.

– Я готов к отказу.

– Это не отказ.

Никогда еще у нас все не было так прекрасно. Это говорит Клара или ее лекарство? Вновь ее дыхание у меня на лице. Я хотел почувствовать на лице влагу ее губ.

– А чего ты не пришла выпить? – спросил я.

– Потому что ты выдвинул совершенно смехотворный предлог.

– А чего ты сразу не сказала?

– Разозлилась.

– Почему разозлилась?

– Потому что ты страшно скользкий, от всего уклоняешься.

– Это тебя никогда не пришпилишь.

– Я телефон не отключаю.

– А чего хоть не намекнула?

– Исчерпали мы все намеки, и я страшно устала от околичностей.

– Каких околичностей?

– Да вот таких, как сейчас, Князь.

Она была права.

Долгое молчание.

– Клара?

– Да.

– Скажи мне что-нибудь хорошее.

– Сказать что-нибудь хорошее. – Пауза. – Жаль, что тебя не было в кинотеатре, когда я позвала тебя по имени.

Сердце разрывалось, а я понятия не имел почему.

– А ты собиралась сегодня приехать выпить?

– Очень на это настроилась, мистер-я-тут-выключил-телефон-чтобы-показать-ей-кто-есть-кто.

На сей раз дыхание пресеклось.

На глаза без всякого предупреждения навернулись слезы. Да что такое со мной творится? Никогда такого не бывало – уж всяко не за телефонным разговором нагишом.

– Я порой с ужасом думаю, что ты знала меня задолго до того, как я узнал тебя.

– И я тоже. И мне тоже страшно.

Молчание.

– Почему ты мне это позволяешь? – спросил я.

– Потому что я не хочу, чтобы, когда я увижу тебя завтра, все пошло как сегодня.

– А что, если ты завтра опять переменишься?

– Ты будешь знать, что я не то имею в виду.

– Разве мы через все это уже не проходили?

– Да. И жаль, что ты тогда этого не знал. Ты обо мне сейчас думаешь?

– Да. Да, – повторил я.

– Хорошо.

На следующий день – в последний день года – небо опять затянулось, сообщив утреннему свету ту яркую белизну, к которой мы за эту неделю уже привыкли: свет скользил по внутреннему ворсу белой стриженой овчины, что вольготно облегала солнце. Накатывала тоска по снегу, еловым лапам, варежкам на меху и нежному запаху вощеной бумаги – такой висит в воздухе всю рождественскую неделю. Я был счастлив донельзя. Вылез из постели, надел вчерашнюю одежду и отправился в свою греческую забегаловку за углом в надежде, что там будет людно или пусто, это совершенно неважно в таком настроении, сквозняк, духота, свинарник – мне все в радость. Едва я открыл дверь, меня поприветствовала по-гречески обычная официантка – в руках она сжимала гигантское меню, и все казалось бодрым и ладным, как будто с плеч сняли тяжелый груз и вернули мне право любить этот мир. Нравилось мне быть таким. Нравилось вот так вот оставаться одному. Нравилась зима. Я всю неделю только об этом и мечтал. Позавтракать беззаботно. Первым делом – бельгийские вафли с маслом, апельсиновый сок, потом вторую чашку кофе; потом вернусь домой, приму душ, переоденусь – хотя стоит ли переодеваться перед тем, как отправиться в ее края, к ней в вестибюль, где мы договорились встретиться, чтобы сходить в магазины за всем, что нужно купить для сегодняшнего праздника?

Я знал, что у радости моей есть и другая причина. Мы вроде бы наконец прояснили наши отношения. Несколькими часами раньше год катился к мрачному, уродливому финалу. А теперь – после всего одного телефонного звонка – мне будто вернули мою жизнь, все выглядело настолько многообещающим, что я сознательно отказывался думать о хорошем из страха, что чары рассеются и выяснится, что я ошибаюсь. Много ли пройдет времени, прежде чем мы с ней придумаем очередной способ скатиться обратно во тьму, которая окутывала меня весь вчерашний день и застила свет до двух часов ночи? Далеко ли до очередного отчаяния? Лорен в булочной, смех на кухне, прогулка с собаками, закат в парке и ужин, по ходу которого я все думал: тарелка, вилка, нож, ты, Клара, нынче к нам придешь – все это такая тьма.

Но даже тягостные напоминания о вчерашнем мраке были всего лишь дымовой завесой, которую я поставил между собой и тем незабвенным мигом, к которому мечтал вернуться в мыслях с тех пор, как вчера отправился спать. Я приберегал его на потом, откладывая в сторону всякий раз, когда искушение вскрыть подарочный пакет, который я не спешил вскрывать, делалось слишком сильным.