Ворожея

Лютый ветер разом подхватил полы рубашки, что сплетена была из ниток разноколерных. Ухватил, закружил их вместе с Гаем, а потом рванул на себя. И Ворожебник рыжий, споткнувшись о порог высокий, полетел вниз - сквозь облака грозовые, да воздух студеный.

Упал лицом в последний свежий снег. На капище, что покинул недалече.

Здесь пахло морозом. Землею святою, закрытой уже. Памятью. И запахи эти были впервые Гаю приятны, потому как снова напоминали: жив он.

А уж из капища Ворожебник выбирался сам. Да вспоминал увиденное.

И отчего-то нынче он разумел язык того, что было написано на рунах древних.

А вот дорогу держал не к покоям белокаменным, самой Чародейкой дареным, а к худой избенке у околицы города. Той, что в былое так не глянулась ему. Только нынче он отдал бы многое, чтобы вернуть что жизнь прежнюю, что матку с сестрой.

Головная Площадь в час ночной была пуста, тиха дюже. Не тронута гомоном выставы с окриками шалопаев вороватых, что нет-нет, да и пробегут сюда за кошелем увесистым.

Гай остановился. До избы идти недолго, если знать, как путь срезать. А вот где взять слышащих, чтоб фермуар собрать? И пришло ему в голову, что по-за картой дивной, под самими ногами Чародейки разложенной, огоньки те оставались лишь тут, в Камнеграде. А, значит, и искать их нужно в подземелье. Вот только как туда попасть?

Ворожебник вспомнил дорогу с пограничных земель. И лес густой, что никак не хотел заканчиваться. Колдовство запретное, рвавшее пространство на дыры оскубленные. Это ж если так...

Только в прошлый раз то чародейство шло от нее, ведьмы окаянной. И если теперь прознает о нем...

Гай задумался. Прознает ли? Стало быть, если не рискнуть...

Покосившаяся изба приняла дитя свое с удовольствием. Где-то в темной горнице, будто бы внутри горнила печи, словно бы зазвучал голос утробный, приветствуя рыжего. И, значится, круг обережный держался. Взор отводился знатно, потому как и сам Гай с трудом нашел вход.

И уже поутру, когда шепот небожителей стих вовсе, Гай испробовал силы своей, приказав тому, что откликнулся первым на зов:

- Небесные Чертоги заперты. - И следом, прокладывая путь колдовской, - Вперед! Ползи!

***

У ворот Камнеграда их ждали. Не так, как в Белограде, нет. С послами, в ценные шубы одетыми. Да с куличами, уложенными на скатертях белокипенных. С сундуками, гружеными что золотом причудливым, что каменьями лаловыми.

Улыбались. И за улыбками этими, в которых губы дрожали по-за усами пышными, прятали страх.

Аслан улыбался в ответ. Старый Хан был хитер, ему не жалко улыбки.

А послы просили его с отрядами лучшими в город. Дескать, сам Тур Каменный в честь гостей дальних велел пировать.

Хан соглашался.

Брал отряд из сотни лучших лучников себе в подмогу и шел в город, который не навещал уже много зим. А и по улицам широким, уложенным камнем ровным, народ встречал степняка с распростертыми объятьями. Правда, в глазах простого люда светился утробный ужас, но его приказано было скрывать. Оттого и старались склоняться перед гостями низко, чтоб глаза - долу. И что-то подсказывало Степному Льву: боялись здесь не только степняка.

Палаты камнеградские были велики - Аслан помнил о том еще с былых времен, когда юным Ханом войною в Лесные Земли ходил. Нынче же замок стал еще больше, еще богаче. Краше. Правда, камень его не белел, как в Белограде, но отблескивал огненно-рудым.

Камнеградский замок об осьми башнях горел колером дивным. Рябил. И где только минерала такого багрового нашлось? Хан дивился...

Он и сам не бедствовал, и богатства его уж не удивляли. А вот хоромы каменные, что в Степи не сыскать - это да.

Степняка тут встречали радушно, празднично. Словно бы и не стояло за воротами войска, готового смести что стены эти, что замок с людьми самими. И ведь знают: стрелы степные братья держат наготове. А вот выдержку имеют...

Снова улыбаются, скрывая за улыбками чувства истинные. Но Аслан разумеет все, отчего улыбается в ответ. Так же, скрывая помысел.

Хан подыгрывал боярам, пока они вели его коридорами длинными к головной зале. А там - сам Тур Каменный с Княгинею своею гостей степных встречали. И на лавки резные Аслана усаживали по правую руку от Князя Великого.

Хан склонил голову перед Туром, а за миг, подняв глаза, едва сдержался. Каменный Князь был не просто стар - ветх. Душа едва держалась в теле-сосуде, отчего-то не отлетая в Чертоги Небесные. И голову Тур держал уж не прямо. А ведь она, почти седая, нет-нет, да и склонится на худое плечо.

Как Аслан понял, что князь худ? Так шуба, что горностаем драгоценным обита, была ему непомерно велика. Оттого-то и выходило: Князь таял по-за болезнью, или по-за старостью... нет, за старостью не мог. Аслан вспомнил молодые зимы, когда Тур Каменный только-только Князем стал, да взял себе в жены степнячку. И было ж это, когда у Хана только Элбарс народился. И, значит, сам Тур немногим моложе его. Тогда что?