Ворожея

- Тогда и глянешь в очи синие, проследишь. Думаю, введет ее Симаргл в Избу Стылую хозяйкою - все ж, баба пригожая - а там и подарками станет баловать. И ты погляди, откуда он их берет. Потому как...

Она, кажется, поясняла что-то еще, но Гай уж не слышал. Глядел на девку молодую и мысленно молился, чтоб душа той нашла покой. Потому как семнадцать зим - это ж долго. Верно, исстрадалась.

А Чародейка собирала кругом девки руны старые, что потрескались от часу. Грязные. И вот они, - Гай нынче видел это точно - лежали в студеной земле долго. Измазались, да треснули от силы ворожебной. А вот выстояли. Верно, по-за знаками...

Ворожебник пригляделся. Нет, таких он не видывал. И, стало быть, по-за ними все сталось.

Чародейка сняла последнюю руну, и, полоснув ножом по запястью, отворила кровь. Повела рукой перед Гаем, да приоткрыла веки девкины. Поманила перед лицом той тонкой ладошкой, приговаривая:

- Иди. Иди сюда, моя хорошая!

И ласково так, нежно:

- Не обижу. Ты ж прости...

Окровавленной рукой она водила перед лицом Мары, и от движений ее воздух стал колыхаться. А потом и вовсе пошел туманной волной. И запахло предивно. По-лесному.

- Торопись! - Это уже Гаю. - Гляди!

И Ворожебник подчинился.

Расслышал легкий вздох, что сорвался с губ девки молодой, да проследил, как тот тонким облачком пронесся в рваную дыру. Впитался разом, и...

Синева глаз затягивала все сильнее. И тот мир, к которому он принадлежал, стал таять. А потом и вовсе исчез. И перед ним, Ворожебником, замелькал круговорот картинок живых.

Вот девка эта молодая, что с глазами синими, да косами пшеничными, бежит по лесу. Торопится. И радостно ей, смешливо. Потому как заждалась, исстрадалась. И ведь знает, что ее здесь не обидят.

И терем высокий, что встречает гостью молодую, принимает ту с теплом. А у самых ног садится...

Гай отмахивается. Это ж надо...

Но ведьма не позволяет мороку прерваться, а все шепчет: гляди!

Хозяин избы ставит перед красавицей сундук высокий. И кладет к ногам каменья. Ткани ценные, меха. И...

- Оно! - Кричит ведьма. - Оно!

Она выдергивает Гая из видения дивного, заставляя само пространство схлопнуться с грозным стуком. И спрашивает:

- Запомнил?

- Запомнил, - отвечает Гай, отчего-то разумея, что в глаза маркины не только он гляделся...

***

Лес обступил Дара со всех сторон. Сизые, голубоватого колеру иголки деревьев-копий казались степняку острыми, словно зазубрины меча. Жадными до плоти. Только, слава богам, они начинались на деревьях высоко, доставая до воина лишь тогда, когда деревце было еще совсем мелким, невысоким. А ведь и так оставляли на тулупе царапины...

- Острые, - соглашался островитянин, - словно бы лезвия. Тут не любят чужаков.

Он на миг задумался, а потом добавил:

- Впрочем, остров ни до кого не милостив. Края тут такие. Суровые. А вот те...

Он кивнул головой в сторону других деревьев, которые-то и отличало от этих, что окрас листа. Не сизый, но с колером красноватым будто бы, если приглядеться.

- Те ядовитые. И если поранишься...

Он не стал продолжать, потому как Дар и сам понял: не пощадят.

- Со скотиною тоже так. Что окрашена в колера бурые, опасна. Даже если пятном окрас тот или бликами. Иль в глазах отблеск алый увидишь. Тут не много-то красок...

И Дар соглашался: как есть, немного. Он бы и в деревьях не сразу разглядел кровяной колер листьев, если бы не островитянин. И, знать, оставил бы душу леденеть среди скал.

Орм шел впереди, постепенно углубляясь все больше в лес, и тропа под ногами воинов уже едва различалась. Дар все время оборачивался. Воздух кругом него сгущался подобно кипящему молоку, и, сливаясь с белесой синевой деревьев, превращал пространство в молочный же туман.

- Глубоко не вдыхай, - предупредил Орм, натягивая на лицо косынку. И протянул такую же тряпицу степняку: - на вот, укройся. Это все те, что с листьями кровавыми. Голова закружится, а потом и не разберешь, отчего к ним подоспел. Многим плоды дивные начинают казаться, тут ведь голодно...