Воровской орден

Рафат Фаткуллин. Был назначен вести это дело как хладнокровный, цепкий аналитик оперативной информации.

Мне тоже, естественно, не разрешили полистать оперативное дело. Кое о чем оба опера мне просто рассказали. Ну, например. Когда человек собирается уезжать, то об этом говорит его поведение. Но все, кто встречался с Воропаевым в эти дни, в один голос утверждали, что он вел себя как человек, который никуда не собирается уезжать.

Или еще. Жена утверждает, что жили хорошо, дружно. А сама не так давно просила у друзей газовый баллончик, собиралась применить его против мужа. А сам муж побывал в юридической консультации, интересовался, сможет ли жена претендовать на половину имущества, если он уедет из Чебоксар, так и не зарегистрировав их брак?

Какую-то часть такой информации собрать нетрудно, какую-то — сложно. А вот применить для розыска и разоблачения преступника — почти всегда искусство. Преступник живет в страхе, в состоянии внутренней сумятицы, когда опер делает искусные информационные выпады, впадает в панику. Иной раз такому выпаду предшествует психологическая подготовка. Вариантов — несть числа. Ну вот, хотя бы такой, единственный в своем роде, безусловно, сомнительный, примененный из-за полного отсутствия улик. Задерживают по подозрению в убийстве двух братьев. Оба отказываются давать показания. Тогда их помещают в одну камеру и начинают вызывать только одного. Вызовут, но не допрашивают. Подержат час-другой и обратно в камеру. «О чем спрашивали?» — говорит другой брат. «Ни о чем». — «Как ни о чем?» — «Так». На другой день процедура была повторена и дала ожидаемый результат. Между братьями произошла ссора, возникло стойкое взаимное недоверие, И когда на допрос вызвали того, кого до сих пор не трогали, он запирался недолго.

В благородном порыве разоблачительства наш брат журналист, кажется, увлекся разгребанием грязи, которой, конечно же, хватает в оперативной работе. Одолевали и меня сомнения: не есть ли иные приемчики — отрыжка сталинизма? Но вот читаю у А. Ф. Кошко, бывшего начальника Московской сыскной полиции и заведовавшего всем уголовным розыском Российской империи, человека интеллигентного, совестливого: «Конечно, с этической стороны некоторые из применявшихся мною способов покажутся качества сомнительного, но в оправдание общепринятой практики напомню, что борьба с преступниками может быть успешной лишь при условии употребления в ней оружия, если не равного, то все же соответствующего «противнику». Да и вообще, можно ли серьезно говорить о применении требований строгой этики к тем, кто, глубоко похоронив в себе элементарнейшие понятия морали, возвел в культ зло со всеми его гнуснейшими проявлениями?»

В ЭТУ НОЧЬ НЕ СПАЛИ ВСЕ

Ольге предложили расписать каждые два часа того дня, когда, по ее словам, муж уехал в Москву. Когда она сделала это, Фаткуллин сказал, что действует по методике одного известного психолога, который считает, что если человек имеет какое-то отношение к убийству, то при описании того, что он делал во время убийства (он же должен выдумывать, врать!), некоторые буквы приобретут помимо его воли другое начертание.

Опер пробежал глазами показания Ольги. Взгляд его остановился на описании того, что происходило в 9 часов вечера. «В это время я обычно укладываю сына спать…» — прочел вслух Фаткуллин. «Хорошее выбрали время!» — многозначительно добавил он. Ольга реагировала внешне спокойно. Что-то сказала четырехлетнему сыну, поправила ему штанишки.

Фаткуллин предъявил Ольге протокол задержания. Чего стоило уговорить следователя прокуратуры Кашину поставить подпись. «Мы должны будем в течение трех суток добиться признания, — говорила Кашина. — Для этого у нас должно быть хотя бы десять процентов. Но ведь у нас нет и процента! Одни подозрения, косвенные указания на возможную причастность и ни одной прямой улики! Вы знаете, что нас ждет, если нам придется выпустить ее?» Все трое рисковали званиями, должностями, карьерой. Но все трое расследовали уже не первое убийство. И Кашина знала: если Фактуллин с Семеновым идут на такой риск, значит, на что-то рассчитывают.

Ольге объявили, что она задерживается по статье 122-й, как лицо, подозреваемое в совершении преступления.

В изоляторе временного содержания милиционер срезал с ее платья длинные тесемки: «Не положено». «Сам пришивать будешь», — сказала Ольга. «Неужели мы ошиблись?» — мелькнуло у Фаткуллина. На следующее утро пришла Кашина. «Я не спала ночь. Кажется, мы закрыли невиновную». «Впереди еще двое суток», — сказал Фаткуллин.

Он тоже не спал в ту ночь. Шел 93-й день розыска. Если Ольга не признается, ее придется выпустить. И тогда она предупредит того (или тех), кто убил. Сама она не могла. В этом почти не было сомнений. И тогда — возни еще не на одну неделю. А начальство жмет. Убитый — не просто известный спортсмен, член родного общества «Динамо».