Ворошилов

К. Е. Ворошилов, спустя 79 лет, вспоминал: «В первое время я внимательно наблюдал рабочий люд на шахтах. Усталые и запылённые, расходились шахтёры после работы по баракам и землянкам. Глаза и зубы у них блестели, и мне казалось, что им очень радостно вновь видеть зелёную земную поверхность, ясное солнце и чувствовать себя отважными покорителями земных недр. Приходилось мне, и довольно часто, видеть их пьяными, поющими песни, а иногда и в драках. Всё здесь было не так, как на полях и в усадьбах. Там было тяжело, но здесь несравненно тяжелее. Очень скоро я понял, что шахтёрам не до веселья, что их давит беспросветная нужда, непосильная работа»[11].

На руднике таких ребят-подростков, как Клим, использовали только для выборки колчедана[12]. Это было своеобразное приобщение к шахтёрскому труду.

К. Е. Ворошилов в «Рассказах о жизни» вспоминал, что труд этот для ребят был ужасно утомительным и низкооплачиваемым: они очищали выданный из шахты уголь от посторонних примесей. Каждому выдавался специальный ящик, куда складывали колчедан и пустую породу. По количеству наполненных и сданных ящиков определялся заработок. Такие малолетки, каким был в то время Клим, обычно зарабатывали в день по 8, изредка по 10 копеек, а те, кто постарше, — по 12—15 копеек.

Работа была не только тяжёлой, но и опасной. Приходилось вместе с ящиком подниматься по крутым откосам на высокие штабеля угля; при неосторожном движении можно было сорваться и серьёзно покалечиться. Рабочий день длился с шести часов утра и до вечера. За весь день полагались лишь две передышки — получасовая на завтрак и часовая на обед.

Ворошилов назвал период пребывания на Голубовском руднике новым этапом в его тогда ещё малолетней жизни — он вставал на путь рабочего человека.

При содействии зятя Ивана Щербины, машиниста подвесной канатной дороги, Клима назначили смазчиком машины, подающей уголь на-гора. Оплата была здесь выше, чем на выборке колчедана. Катя скрупулёзно откладывала заработок брата и однажды объявила при соседках:

— Ну, Климушка, пойдём сапоги выбирать. Будешь сам покупать, на свои кровные.

В магазине ему понравились очень ладные, маленькие шевровые сапожки на высоком каблучке. Вряд ли они годились для каждого дня, но Иван и Катя не стали возражать. Купили Климу и другие вещи — рубаху, штаны, полотенце...

Не гладко проходила жизнь Клима на Голубовском руднике. Его здесь жестоко избили рабочие, соперничавшие с ним за лучшие места на шахте, в результате он долго лечился в больнице. Родители забрали его к себе: отец и мать перебрались в это время на соседний с Голубовским — Шепиловский рудник.

В один из дней к Ворошиловым заехал проездом из хутора Воронова сын Спиридона Андреевича Ворошилова — Потап Спиридонович. Он рад был видеть семью дяди Ефрема в добром здравии.

Как бы мимоходом дядя спросил Клима:

— Чай нигде не работаешь?

— Он ведь в больнице лежал — избили его на руднике, — ответила за сына мать. — Сейчас отошёл, скоро к делу какому-никакому пристроится.

— Может, Клим к нам съездит погостить? — Предложил Потап Спиридонович. И племяннику: — Поедешь?

Климу понравилось это предложение, но вслух он сказал:

— Я-то поехал бы, да ведь и отцу с матерью помогать надо.

Марии Васильевне хотелось, чтобы сын поехал с дядей. Она стала уговаривать его, мол, поезжай, они обойдутся без него, посмотри родину отца...

Клим поехал с Потапом Спиридоновичем в Воронов. Гостевание его затянулось на многие месяцы. Как потом выяснится, дяде Спиридону Андреевичу и его сыновьям нужен был даровой работник.

Климент Ефремович через годы скажет, что пребывание на хуторе Воронов стало для него ещё одним уроком жизни. Здесь он побывал в шкуре батрака, хотя и жил у родственников.

Река жизни по-прежнему несла семью Ворошиловых по бурным волнам, причаливая то к одному, то к другому берегу. После Шепиловского рудника Ефрем Андреевич вернулся в село Смоляниново. Но из-за своей неуживчивости долго не удержался и там. Куда ещё податься? Наступил на собственное горло, унял гордыню и попросился вновь к помещику Алчевскому.

Семья переселилась в Васильевку. Для Клима село казалось родным местом. Всё здесь снова сложилось, как пять лет назад: отец стал пасти коров, мать — работать на кухне...

В школу — в 12 лет

Мария Васильевна Ворошилова мечтала, чтобы сын освоил грамоту. «В школу Климушке надобно, — говорила она, — вострый он на ум. Выучился бы Божий Псалтырь читать. Бог даровал бы ему благо в жизни».

Как-то она вместе с Климом наведывала своих родственников в селе Боровском, беседовала с братом Семёном Васильевичем, изливала душу: сделать бы сына «грамотеем».

— А зачем это тебе и Климу? — удивился брат, совершенно безграмотный человек, которому никогда и в голову не приходило учить своих детей. — Книжки читать — занятие господское.

— Нет, — возразила Мария Васильевна, — испокон веку говорят: «Ученье — свет, а неученье — тьма».