Читаем Воронцов полностью

Так как, едучи из Грозной в Воздвиженское, нужно было сделать привал, я назначил оный с завтраком на кургане, который носит твое имя; а чтобы какой-нибудь наиб не вздумал на нас стрелять из пушки из ближних местных гор налево нашего марша, которые простираются до Аргуна, я велел занять оные двумя ротами. Великий князь об этом узнал и, подходя к этой местности, ни говоря ни слова, он вдруг поскакал к этим ротам, чорт знает по каким тропинкам, смотреть их пикеты и секреты и, узнав, что по нашим перед тем было два или три ружейные выстрела, он видимо сожалел, что эти выстрелы были прежде его приезда. С этаким молодцом ответственность моя была бы не легкая, и слава Богу, что все так скоро и хорошо кончилось. Между тем нельзя не радоваться, что Богу угодно было при конце его потешить и что он имел случай при нас всех и при большом числе туземцев всякого рода показать, какой в нем истинно-военный дух и отвага. Словом, все было устроено Промыслом Всевышнего к лучшему и тут, где люди со всем старанием не могли бы этого сделать.

По гражданской части он также всем был весьма доволен, и князь Бебутов мастерски ему показал Имеретию, Эривань и Шемахинскую губернию. После его отъезда я отдохнул три дня во Владикавказе и теперь чувствую себя довольно хорошо.

(Собственноручно). Рекомендую подателя сего письма <князя М. А. Дондукова-Корсакова>: молодец во всех отношениях, и как я имел случай сказать о нем Государю, хотя еще молод, прямой Кавказский ветеран.

35

Тифлис, 7 февраля 1851 г.

Я виноват перед тобою, любезный Алексей Петрович, что последние две-три недели не писал тебе, получив в это время сперва одно, а потом другое письмо от 18 генваря. Начинаю с того, чтобы благодарить тебя душевно, как от себя, так и от жены моей, за истинное дружеское твое поздравление о пожаловании ей ордена ленты св. Екатерины: это большая милость, и мы должны быть весьма благодарны. Что же касается до того, что ты мне пишешь о празднествах в Москве в будущем августе месяце и об ожидании твоем меня там видеть, то скажу тебе, что об этих празднествах мы ничего не знаем официально, и должно и можно ли будет мне туда ехать, мне теперь совершенно неизвестно. Отсель уезжать, кроме физических трудов поездки, вместо возможного отдыха на водах или в Крыму, есть и другое всегдашнее затруднение: слишком отдалиться от здешних мест и дел в то самое время, когда у нас есть предприятия и когда против неприятеля должно быть в осторожности. Притом помощников у меня весьма много отличных, но нет никого, которому и по старшинству, и по другим обстоятельствам вместе, я бы мог все сдать на время отсутствия, и в 1849 году я должен был устроить довольно трудное распоряжение между лицами: никто не был назначен всем заведывать и хотя по милости Божией все это пошло хорошо, но на подобное счастие всегда считать невозможно, и я нередко в это время очень беспокоился. Впрочем к тому времени увидим, что обстоятельства покажут и что Богу будет угодно.

О князе Палавандове я, кажется, уже писал тебе в прошлом году; я бы желал от души сделать что-нибудь ему приятное и выгодное, но запрещение входить с просьбами о денежных наградах и арендах теперь еще сильнее прежнего, и мы получили недели две тому назад такие о том повторения и наставления, что должны, хотя на время, не только не входить с подобными просьбами, но даже останавливаться в некоторых предположениях и улучшениях по краю, как скоро это влечет в сверхсметные расходы. Что же касается до места для Палавандова, то одно, которое он может здесь занимать и которое я очень был бы рад ему доставить, как скоро будет вакансия, есть место в главном здешнем Совете, где находятся и гражданские чиновники; губернаторы же все должны быть военные, и воля Государя на это есть решительная.

Ты можешь откровенно об этом переговорить с князем Палавандовым и уверить его не только в готовности, но и об истинном желании моем видеть его здесь в службе, на которую он по опытности в делах и совершенному знанию края более нежели способен и будет весьма полезен. Вакансий в Совете хотя теперь в виду нет, но таковая всегда может встретиться, и дело бы тогда скорее сделалось по общему нашему желанию, если бы он в то время был не в Москве, а здесь; впрочем, я слышу, что они намерены приехать назад на родину в этом году и надеюсь, что они это сделают.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии