Воронка

Хайнц подошел в нему и, взяв рукой за волосы, потянул, угрожая:

— Если я еще раз тебя здесь увижу, недомерок, убью. Понятно?

— Понятно, — почти уже кричал Вернер, изнемогая от боли, зажимая трясущимися руками живот.

— Чтобы я тебя ни здесь, ни в университете больше не видел. Сиди в своей вонючей конуре, с мышами и нищими родителями. И не дай бог ты еще раз засмотришься на мою Агнет.

— Хорошо, я понял.

Хайнц отпустил волосы Вернера и оттолкнул его с такой силой, что тот упал и ударился головой об асфальт, но, слава богу, не сильно. Орава бравых «воинов» во главе с Хайнцем вернулась обратно в бар, смеясь и гордясь своим поступком, словно они убили огромного монстра, спрятавшегося в пещере.

Вернер медленной и бредущей походкой направился к дому, отряхиваясь от грязи. Острой и режущей болью отзывался живот. Вернер очень переживал, что Хайнц повредил ему какой-то орган, боль была очень сильной и то уходила, то возвращалась обратно, спазмируя.

В такие моменты к людям приходит осознание. Они начинают меняться, начинают действовать, включается какой-то механизм в голове, шестеренки этого механизма начинают крутиться. Почему-то человек создан так, что он не поймет многих вещей, пока они не произойдут с ним. Один не поймет, что он плохой муж, пока жена его не бросит, другой не осознает никак, что все беды из-за его характера, а не из-за окружающих, пока не останется в полном одиночестве, откровенно не понимая отторжения людей. Третья не поймет, что у нее нет мужа, потому что она всех мужчин отгоняет своим поведением, пока не состарится и не осознает, что некому принести ей стакан воды. Всему этому всегда есть предел, определенная точка кипения, при которой мысли словно плавятся, а на их месте появляются другие, более осознанные и свежие. Может, это ангел-хранитель таким способом подталкивает к решительным действиям, но почему этот способ настолько жесток? Такова сущность человека, ему нужен сильный пинок под зад для осмысления собственных ошибок. Только кто-то меняется, осознает и продолжает идти по жизни осознанно и счастливо, а кто-то будет продолжать делать все как хочет, искать виноватых в своих несчастьях и каждый раз получать от жизни пинки, откровенно удивляясь этому. Реальность бьет людей, пока они фантазируют себе собственные мечты, но ей абсолютно не важно, готов ты к жизненному удару или нет, — ты получишь от жизни так, что вспотеешь за миг, но только от тебя будет зависеть итог этого удара: встанешь ли ты, или спрячешься в свою конуру и будешь ждать следующего удара.

Вернер прибежал домой и быстро лег спать, а боль в животе постепенно стала уходить. Он желал уйти из этой реальности, хотел, чтобы его уважали, как и его обидчика. Ведь к Хайнцу питали слабость абсолютно все девушки, а каждый второй парень университета желал завязать с ним дружбу. Глаза Вернера были влажными от слез, идущих от понимания собственной никчемности и слабости. Тогда этот эпизод являлся для него чуть ли не главной трагедией в жизни.

Но эти мысли ушли, и дорогая ему Йена осталась где-то далеко-далеко. Он был так далек от дома, что это никак не укладывалось у него в голове. Темная и страшная воронка ужасала своей мрачностью. Он был тут один, вдалеке от всех своих родных. В то время как его сокурсники изучали законы физики или химические процессы, он сражался на фронте. По телу прошла дрожь, сводящая с ума. Он мог сейчас вскочить и закричать или выстрелить из винтовки в сторону врага. Но он просто заплакал, сильно зажмуривая глаза, давая слезам выйти наружу, словно выжимая сок из лимона. Вместе со слезами выходила боль прошлого, страдания, накопившиеся в душе, этот огромный зверь, засевший внутри, стал вырываться, словно медленно подходящая тошнота. В такую минуту так и хочется крикнуть на всю округу во все горло, но тело будто сжимает тисками, и даже имея желание крикнуть, ты тихо переживаешь все в себе. Столько эмоций за один день, столько увиденного. Душа Вернера в течение нескольких лет была переполнена отрицательными и ненавистными мыслями, и в этот момент весь мрак его внутреннего мира испарился. Увиденное за прошедший день переливалось через край слезами, оставляя все прошлые года где-то позади. Вернер Гольц родился заново.

Через час француз открыл глаза и стал спрашивать Вернера о произошедшем, пока он спал.

— Я вытащил у него дневник из внутреннего кармана и прочитал, это просто кошмар, месье. Вроде еще днем он был живой, только вчера написал последние строки — и все, его уже нет, — сказал Вернер, показывая на тело мертвого солдата.

— Да, это самое ужасное — читать мысли людей после того, как они уже погибли. Ты смотришь человеку в его мертвый и остекленевший взгляд и читаешь строки, написанные им несколько минут назад. Я так недавно похоронил своего друга. Он написал письмо родителям и так же убрал себе в карман, хотел отправить его после очередной атаки, но она стала для него последней, что он видел в своей жизни. Я понимаю, что читать чужие письма неприлично, но не удержался и прочел.