Воронка

— Да сам не знаю! — Признался Паша, почти не лукавя. — Только бы найти доказательство того, что сектанты совершают ритуальные убийства для своего Учителя. Как только мне удастся засечь их за этим делом и найти место, где они хоронят трупы, я напущу на них опергруппу и всей этой шарашкиной конторе придет конец. Там явные махинации. Возможно, даже деньги отмывают, но я еще не уверен. Знаю только, что все эти чудесные деловые советы Учитель дает только после серьезной работы его подручных, которые рассчитывают перспективы бизнеса и если он сулит немалый доход, помогают члену секты начать это дело. Не даром же этот ясновидящий хрен дает ответ на вопрос только спустя несколько дней! И я знаю абсолютно реальный пример, когда фирма одного бизнесмена перешла в руки другого, сектанта конечно, путем примитивной, но ловко сыгранной махинации. — Пашка имел в виду дело Звонарева, но из сочувствия упоминать погибшую Нику не стал. — Иными словами, секта помогает мелким, но жадным предпринимателям, а потом заставляет выплачивать часть прибыли! Только бизнес. А все эти разговоры про Чистоту — бред для антуражу, приманка для наивных. Учитель этот — явно подставная фигура. Я случайно узнал, что он из одного приморского города к нам пожаловал. Думаю, узнать что-нибудь интересное. Уже договорился с девушкой из редакции, что она туда поедет… А то, что проповедники болтают, — вернулся Седов к утерянной мысли, — нужно чтобы создать видимость обычной секты, каких полно в России. Обычная зарегистрированная общественная организация, платящая налоги, в меру опасная.

— А если тебя поймают? — с испуганным видом спросил Роман. — Что они с тобой сделают, ты знаешь?

Седов небрежно махнул рукой и иронично ответил:

— А что со мной вообще можно сделать?! Я же просто ничто, ноль без палочки. Ну, зубы выбьют, грустно, конечно. Самый омерзительный вариант — попасть на их жертвенный алтарь, но вряд ли меня удостоят такой чести.

— Ты смелый, — Роман произнес это совсем тихо и без всякой лести. Он снова подавленно изучал свои ногти, Седову не удалось развеять скопившуюся в доме тревогу.

Потом Пашка отправился восвояси. Он думал о том, что Нику уже ищут и прикидывал, не пора ли сходить к Вите Калачеву и показать тому щепку из подвала Башни Ужаса. Размышляя на эту тему, Седов вошел в продуктовый магазинчик на углу, а потом был тот самый нож с широким лезвием.

…Некоторое время, он не знал сколько, его не было. Потом что-то словно бы коснулось его мертвого лица, если бы его лицо могло это ощутить. Мелькнула искра. Неясный звук. Шепот, свист, взмах птичьего крыла… И внезапно стало хорошо. Невообразимо хорошо, будто бы покинувшая тело душа освободилась от всего тяготившего ее и вознеслась вверх. Туда, где все легко и достижимо. Нет никаких желаний, но есть их осуществление. Нет никакого несчастья, но есть избавление от него. Нет ничего, но это не мешает. Он еще что-то видел, что-то понимал, но не умом и не образами. Он точно знал, что все истины абстрактны и он их произносит своими мертвыми губами. Ничего не надо запоминать — он навсегда здесь и это навсегда с ним…

И ему показалось, что он встретил кого-то, ожидавшего его, помнившего о встрече и обрадованного этой встречей. Ему говорили, что он пришел раньше, чем его ожидали, но это очень хорошо. Павел лишь хотел увидеть любимое лицо, такое, каким он запомнил его в самые лучшие минуты земного бытия, но он не мог видеть. Он ощущал.

Внезапно безвременье счастья стало тихо кружиться вокруг одного неопределенного центра, движение происходило по часовой стрелке, спирально внутрь. Ясно стала ощущаться воронка, втягивавшая Пашку в себя. Он бы воспротивился, но нечем было зацепиться и не за что. Быстрее, быстрее, все короче окружность и, наконец, проклятая воронка втянула его внутрь с рыдающим всхлипом. Снова стало тихо и темно. А потом было возвращение и, когда он понял, что возвращается, то заплакал.

— Павел, — прозвучал над ним знакомый голос.

Пашка открыл глаза. Лицо Учителя показалось самым родным лицом в мире. В его глазах было понимание. Он знал, точно знал, откуда вернулся его телохранитель. Захотелось упросить, умолить его вернуть то состояние, вернуть любой ценой!

— Павел, ты видел?…

— Не знаю, — во рту было сухо, а глаза словно бы засыпало песком. — Не знаю. Я хочу назад.

— Ты туда попадешь, — уверил Учитель. Только сейчас Павел открыл, каким прекрасным может стать его лицо. «Уродливый»? «Страшный человек»? Нет, невозможно. Учитель единственный, кто понимает, видит и знает. Его слова, любые слова успокаивали: — Ты вернешься туда, но не сейчас.

— Когда?

— Мы умрем с тобой в один день. Скоро это будет, очень скоро!

Проговорив это, Учитель отступил. Возле Пашки засуетились люди в белых халатах. Он лежал слабый, безвольный, потрясенный, уничтоженный силой пережитого, не замечая что его теребят, ему прокалывают вены толстыми иглами от толстых шприцев, считают его неровный тревожный пульс, проверяют рефлексы и что-то еще, и что-то еще.