Воронье живучее

На скулах у Шерхона играли желваки, он дико водил глазами, сжимал и разжимал кулаки. Притихшая мать громко вздохнула.

— О боже, за какие грехи мне такое наказанье? Хоть бы один стал человеком! Не дети, а сплошное мучение.

Она дернула Шерхона за рукав, привлекая его внимание, и сказала:

— Растила я ее, души в ней не чаяла, думала, что станет опорой, послушной будет и скромной, как все дочери мусульман, а она на голову села, сущий дьявол!.. Не мучайся, сынок, не морочь себе голову, не связывайся с ней. Лучше уезжай подобру-поздорову в свой Ташкент. Она, проклятая, на все способна: и в милицию побежит, и топором тебя хватит… — Мать округлила глаза: — Знаешь, я видела у нее наган… Ой, сынок, глянь, не стоит ли под дверью?.. Нет?.. Настоящий наган, с пулями. Не знаю, где уж и взяла, может, твой…

— Откуда мой? — перебил Шерхон. — Я обхожусь без оружия.

— А, ну тогда, наверное, Бурихона. Не знаю, не важно. Она его прячет. Так что, сынок, не связывайся с ней, плюнь на нее, за Дадоджона пойдет или за другого, пусть тебя не волнует…

— Верно, мать, черт с ней! — произнес Шерхон, немного успокоившись. — Золотые слова вы сказали! Нужно подальше бежать от такой сестры и такого брата. Ничто им не свято, ради себя продадут и меня и вас. Ничего, бог их накажет! До свидания, мать!

Шерхон, наклонившись, поцеловал ей руку. Мать чмокнула его в лоб и сказала:

— Да поможет тебе бог, сынок! Где бы ты ни был, лишь бы был здоров. Пиши мне, не забывай.

— Не забуду, — ответил Шерхон и, выйдя во двор, увидел, что сестра торчит у дверей мансарды и скалит зубы. Он сплюнул и зашагал к воротам.

Как только Шерхон скрылся из глаз, Шаддода, приставив лестницу, взобралась на крышу мансарды, откуда просматривалась вся главная улица. Она видела, как размашисто, не оглядываясь, шагал Шерхон, как он припустил к подкатившему автобусу, встал в хвост небольшой очереди, с кем-то заговорил… Прикрыв ладонью, как козырьком, глаза от солнца, своенравная девица дождалась, когда автобус уйдет, и только потом успокоилась, спустилась с крыши мансарды и пришла в комнату к матери.

— Укатил ваш бандюга, — сказала она. — Ишь чего захотел, счастью моему помешать. Как бы не так!

— Да и ты хороша буянка! — покачала головой мать. — Согласилась бы с ним и выпроводила бы по-хорошему. И зачем шумели и портили себе кровь?

— Это он портил себе кровь, а я хоть бы хны, — засмеялась Шаддода. — Взяла и все ему высказала. Чем мне переживать, пусть он мучается. И нам не мешает. Теперь он долго тут не появится.

— Дура ты еще, дура, — опять покачала мать головой. — Бранью да палкой можешь в конце концов озлобить, а сладкими речами и лаской сумеешь и слона на волосе тащить. — Старуха вдруг затряслась от смеха. — Ведь это я выдворила его, ты мне спасибо скажи. Я его и обругала, и приласкала, и напугала. Сказала, хи-хи-хи, что у тебя припрятан наган, — посмотрела бы ты на его лицо!..

— Чего-чего? Наган?.. Ну и даете! — прыснула Шаддода и, отсмеявшись, сказала: — Только в другой раз никому так не врите, а то еще побегут в милицию, весь дом тогда перевернут, не посмотрят, что дом прокурора.

— За кого ты меня принимаешь? Не бойся, я с ума не сошла, сама еще, хи-хи, кого хочешь сведу. Хи-хи-хи…

Тут со двора донесся мужской голос, который мать и дочь тотчас узнали, — голос Мулло Хокироха. Старик часто бывал у них, вел себя запросто, будто у себя дома.

— Эй, есть кто-нибудь?! — крикнул он и, появившись на пороге комнаты, проворчал: — Разве можно не запирать ворота?

Мать и дочь приложили руки к сердцу, смиренно потупились, ангельскими голосками поздоровались.

— Только что Шерхон ушел, а мы с Марджоной не проводили, заговорились и про ворота забыли, — виновато промолвила старуха.

— Нехорошо, нельзя не запирать, — наставительно говорил Мулло Хокирох. Не ожидая приглашения, он прошел в передний угол, уселся на курпачу, произнес, воздев руки, «аминь» и добавил: — Я запер ворота. И Шерхона видел, он уехал. Успокойтесь!

— Спасибо, ака Муллоджон, дай бог вам здоровья, — пропела старуха и знаком велела дочери заняться чаем и принести скатерть с угощением.

Марджона вышла из комнаты, всем своим видом показывая, что она и послушна, и скромна, и расторопна.

Мулло Хокирох сидел вроде бы с опущенными глазами, перебирал четки и нараспев бормотал какую-то суру из корана, а на самом деле наблюдал, как хлопочет будущая невестка, и думал, что нет, он не ошибается — лучше этой Дадоджону не найти. Старик умилялся: хитрая бестия! «Погоди, милая, как переселишься в мой дом, я обучу тебя и не таким уловкам. Ты лишь плени моего балбеса: постреляй в него глазками, повертись перед ним, остальное уж вместе доделаем. Приструним и взнуздаем его так, что будешь, даст бог, крутить не одним муженьком, а всеми и вся, и, если он станет председателем суда, то тебе выносить за него приговоры, тебе! — восклицал Мулло Хокирох в душе и, усмехаясь, прибавлял: — Вместе со мной».