Воронье живучее

Поезд стоял на первом пути. Вдоль всего состава, у входа в каждый вагон, колыхалась возбужденно гудящая толпа. По возгласам и выкрикам Дадоджон понял, что некоторые проводники не сажают даже тех, у кого есть билеты:

— Мест нет, вагон не резиновый. Идите к тому, кто продал билет.

Но Шерхон — в пальто нараспашку, белозубо улыбаясь, — привел Дадоджона к вагону для военнослужащих, у которого было сравнительно мало народа. Здесь садились в порядке живой очереди, и молодые младшие офицеры любезно предлагали пройти вперед старшим по званию или по возрасту.

— Нравится этот вагон? — подмигнул Шерхон.

«Если бы удалось сесть», — молча, одним взглядом ответил Дадоджон, заметив, как тщательно и придирчиво проверяет билеты проводник, коренастый мужчина средних лет, судя по облику и по выговору — ташкентский узбек. Пропустив всех, кто был в очереди, он окинул Дадоджона хмурым взором и раздраженно спросил:

— Вы сюда? Ваш билет?

— Ассолому алейкум, Тухта-ака! — тут же вылез вперед Шархон. — Живы, здоровы, ни на что не жалуетесь, как всегда молодцом? Семья как, детишки, тоже здоровы?

— Слава богу, спасибо, вашими молитвами все живы-здоровы, — мгновенно преобразился, расплылся в приветливой улыбке проводник. — Не знать вам горестей, Шерхон, опять куда-нибудь едете?

— Нет, на этот раз не я. Вот мой братишка, любите и жалуйте, он отслужился, едет домой. Хотел брать, чудак человек, билет в кассе, я не пустил, привел прямо к вам. Я, говорю, тебе сам касса, а кассиры мои друзья.

— Правильно сделали, верно сказали. Куда ему, далеко?

— Близко, всего до Богистана, — ответил Шерхон и повернулся к Дадоджону: — Ну, что я тебе говорил? Одно удовольствие ехать с таким любезным человеком, как наш Тухта-ака. Не успеете распить чайник чая, доберешься до места. Всем родным и знакомым, нашим друзьям и соседям передашь мой привет. Если смогу, скоро сам приеду. Соскучился по Бурихону, увидеться хочется. А еще лучше, если через недельку-другую ты вернешься сюда, потом поехали б вместе. Ташкентом полюбуешься, в гостях у Тухта-ака побываем, поздравим его: недавно свадьбу они сыграли, сына женили…

Дадоджону не терпелось поскорее забраться в вагон, муторно было слушать болтовню Шерхона, и он удивлялся, что Тухта-ака внимает с умилением. К поезду, запыхавшись, подбежали двое военных. Проводник стал проверять билеты, и Дадоджон облегченно вздохнул: наконец-то Шерхон заткнулся!

— Ака, — сказал он ему, — давайте покороче, надо быстрее садиться, иначе останусь без места.

Шерхон засмеялся.

— Ну и занудой ты стал, братишка! На что тебе место?

— Как на что? Не стоя же ехать.

— Ой, ну совсем простофиля! — воскликнул Шерхон. — В купе ты поедешь, в отдельном служебном купе, на мягкой постели! Как в колыбели будешь качаться!

Дадоджон опять удивлялся: почему Тухта-ака провезет его без билета, уступит ему свое служебное купе и свою постель? Кто он такой, Шерхон? А Тухта-ака — он что ему, сват или брат? Или в благодарность за что-то? А может, Тухта-ака знает Шерхона с другой стороны, как порядочного, доброго, уважаемого человека? Так что же ты за личность, Шерхон? Каков ты на самом деле?

Но в то же мгновенье подумал: «Черт с ним, кто есть, тот и есть, лишь бы уехать», — и он сказал Шерхону:

— Остается только восхищаться вами.

— Да что ты видел, чтоб уже восхищаться?! — горделиво воскликнул Шерхон. — Вот вернешься сюда, тогда увидишь, что стоит твой брат в Ташкенте. Не зря ведь русские говорят: не имей сто рублей, а имей сто 54 друзей. Пока есть у меня друзья, я козырной туз. И в огне не сгорю, и в воде не утону…

Вновь вспыхнув неприязнью, Дадоджон, не сдержавшись, спросил:

— Но где все-таки вы работаете?

И сам вопрос, и тон, которым он был задан, видимо, задели Шерхона, ибо ответил он не сразу, ему как будто не стало хватать воздуха, несколько раз судорожно сглотнув, не глядя в лицо, он буркнул:

— Говорил же, в общепите… — Потом посмотрел вперед, туда, где пыхтел паровоз, и, вздохнув, сказал: — Ладно, садись, вон уже главный кондуктор замахал фонарем, сейчас свистнет. Будешь в Ташкенте, захочешь найти меня, иди в ресторан «Анхор», он в районе Урду, там тебе скажут, где я.

— Хорошо, хорошо, — торопливо произнес Дадоджон и, поднявшись в вагон, уже из тамбура поблагодарил за внимание и помощь, попрощался.

В это время к вагону подбежал тот самый капитан, с которым Дадоджон ходил к коменданту.

— Возьмите, товарищ проводник, позарез нужно ехать, прошу! — сказал он умоляющим тоном.

— Нет мест, — ответил Тухта-ака.

— Да не надо мне места, пристроюсь хоть в тамбуре…

— Отойдите, товарищ, не мешайте, — сказал Тухта-ака, отвернувшись, и, подняв фонарь, стал сигналить главному кондуктору, что вагон готов к отправлению.

— А, — махнул рукой капитан и побежал к другому вагону.

Дадоджон на миг остановился, хотел было попросить за него, но подумал, что и сам-то ведь едет на птичьих правах, и торопливо шагнул в коридор, словно испугавшись, как бы капитан не обратился к нему.