Ворон Доктора Ф

- Я лишь слуга и не имею права делать поспешных выводов, однако, ваше предположение весьма правдоподобно, - поклонился Цетон, облачая свою госпожу в изящное кремовое осеннее пальто, поправляя бережно легкие перчатки на ее руках, застегивая короткие блестящие сапожки, осмотрительно не касаясь при этом тонких щиколоток. Розалинда не сопротивлялась, будто уже привыкая, в целом, она давно привыкла, что она не принадлежит себе, жизнь несет ее посредством всех окружающих людей, которые принимают за нее решения, порой поспешные и ошибочные. Цетон не преминул вернуться к теме короткого разговора, в то время как госпожа и слуга ждали прибытия просторной кабины лифта с позолоченными поручнями, зеркалами и цветами внутри:

- И все же вы, госпожа, зря горюете об эгоизме. Ваш внутренний мир более важен, чем все проявления внешнего, вы ни в чем не виноваты, виноват только внешний мир, который не потрудился вас понять.

- Лишнее болтаешь, по-твоему, виноваты мои родители? Хотя… Нет, не лишнее. Виноваты, наверное. Я долго размышляла о сути предательства, а сейчас не знаю, что думать… - вздохнула Розалинда, вновь сталкиваясь равнодушно со своим отражением, теперь в лифте, как и в день прибытия, как будто от нее не осталось ничего, кроме этих иллюзорных изображений, возвращенных лучей.

- Покорнейше прошу меня извинить, - паясничал Цетон, словно упиваясь превосходной игрой, точно с наслаждением кого-то копируя, впрочем, он был из тех Воронов, которые не испытывают никаких эмоций, точнее, он являлся уникальным со своей особенностью, неоднозначной способностью, продолжал: - Однако эгоизм или альтруизм - вопрос противоречивый, в каждом живет подсознательный зверь, альтруизм и мораль заставляют его ютиться в клетке, а эгоизм и, или инстинкты только дают свободу, позволяют человеку, так сказать, реализовать весь свой природный потенциал. Все стремятся к отсутствию боли и удовольствию, не более того.

- Ясно, - не воспринимала Розалинда, ощущая, что вместо ее ценностей и идеалов витает только пепел, где-то там, в глубине души. - Ты ведь этот… Как их? Скептик?

- Релятивист. Ничто не истинно, - уточнил с легкой улыбкой мудрого наставника и учителя Цетон. - Скептики верили в существование истины, говоря, что нет ее четких критериев. По моему мнению, и она сама не более, чем призрак, умозрительная спекуляция бездельников. Я предпочитаю препарировать вещи более реальные и насущные, к примеру, сейчас моя святая обязанность оберегать Вас от дождя с помощью зонтика, пока вы не дойдете до машины. Вот так.

По лицу молодого человека пробежала довольная улыбка, он проследовал за руль, бесшумно захлопнув дверцу.

- А твой договор разве не истина для тебя? - спросила, вырисовывая рыжим пожаром на фоне серого полосатого стекла Розалинда.

В зеркале над лобовым стеклом отразилась насмешка водителя:

- Не сказал бы. Следование его правилам достаточно вольное. Моя вежливость и услужливость - моя личная воля, можно сказать, моя прихоть.

- Не забывайся, - командовала девушка. - Хоть ты и господин, но ты слуга!

Кажется, она не осознавала полное противоречие самой себе. Автомобиль, отличный бордово-алый Альфа-Ромео, тронулся. Мимо уныло поплыли улицы, почти такие же, как в родном Петербурге, но, кажется, еще более загруженные, задымленные осенью…

“Я умерла? - размышляла Розалинда. - “Сознанье смерти или смерть сознанья”… Кажется, это Байтов… Я раньше много читала стихов, а потом все смешалось, не осталось нужных слов, врачи не давали волноваться, не давали читать, родители не приносили книг, а вдруг я бы смогла сформулировать Вопрос? Мне бы уже и без Ответа его одного хватило… Тяжело ведь, когда со всех сторон ощущаешь, что все убеждены, будто ты делаешь что-то не так, не то, а что - не говорят! Да… Зато Цетон всегда соглашается, как я понимаю, однако, я уже догадываюсь о цене его соглашений”.