Ворон

Терзаемый сомненьями, Барахир медленно побрел в сторону родного города, и с каждым шагом росло в душе его смятение — он знал, что должен донести тревожную весть, но вот как? На полпути между мостом и воротами, он свернул, в сторону леса, так как решил спросить совета у Эллинэль. Несколько шагов он еще прошел спокойно, а потом — бросился бежать…

* * *

Эригион, наряду с северным королевством Гил-Гэлада, был сильнейшим эльфийским королевством того времени. Значительная часть его была огорожена стенами, которые, подобно сияющим растеньям поднимались из земли. Каждый, кто не нес в сердце зла, или каждый, кто хотел от такого зла избавиться — будь он человеком, гномом, или энтом, мог спокойно протйти через ворота стены. Для всех иных, дорога эта была закрыта — и ни одна армия, с самого основания Эригиона (а это — более тысячи лет) — не могла приступом, или же коварством захватить эти стены. От восточных ворот, тянулся широкий тракт к Казад-Думу. Тракт этот окружен был могучими падубами, раскидистые кроны которых радостно раскрывались небу, почти всего солнечному в этих местах. Эти деревья, которые были символом Эригиона, облюбовали соловьи. Так что тракт этот обычно облачен был прекрасным пеньем и идти по нему, в те времена — было одним наслажденьем…

Но в те тревожные дни не только соловьи не пели в кронах падубов — вымер и сам тракт: на всей, видимой с Эригионских стен его протяжности — ни одного путника. А стены были так широки, что на них легко могли разъехаться две колесницы — именно на колесницах, запряженных облачно-белыми лошадьми, и несли дозор эльфы. На некотором удалении друг от друга поднимались из стен высокие сторожевые башни; сотканные днем из солнечного, ночью из звездного света. Под этими башнями были проделаны высокие конические арки, через которые и проезжали дозорные.

Вот скачет один из дозорных — его колесница летит к северу — он любуется отрогами Серых гор, и большие его, золотистые глаза полны лучистого поэтического вдохновенья. Сзади его окликает мелодичный голос:

— Фануэлин? Ты ли это? Придержи своего коня, а то мне за тобой не угнаться.

Фануэлин улыбается, и чуть придерживает своего коня, который бежал до этого без всякого руководства. Его колесницу нагоняет другая — на лике сидящего в ней эльфа, тенью лежит тревога, особенно хорошо ощутимая на этих светлых стенах.

Фануэлин говорит ему приветливо и беззаботно:

— Здравствуй, друг Ваэлон, что за тревога омрачает твое чело?

— Тревога времени. — вздыхает Ваэлон. — Ах, как были прекрасны прошедшие годы — все они, как весенний лес, наполненный птичьим пеньем. Но теперь времена меняются — чувствуешь ли ты, друг Фануэлин ветер, которым полнится этот воздух? В нем тревожные вести — соловьи уже почувствовали это. Слышишь ли ты, как безмолвна без их пенья дорога?..

— А мне кажется — не все так плохо. — улыбается Фануэлин. — Что бы там не было — в Эригионе великая сила, и злу не разрушить этих стен.

— Смотри! — горестно восклицает Ваэлон, и указывает на северо-восток.

Там, от отрогов Мглистых гор отделяется темно-серое облачко — пока еще очень далекое, расплывчатое оно, тем не менее, двигается к стенам Эрегиона.

Фануэлин, чуть сужает свои лучистые глаза, некоторое время разглядывает его, а потом, голосом таким же спокойным и поэтичным, вещает:

— Это какое-то зло из древних дней. Но нас не страшит его натиск.

Два воина одновременно подносят к губам, изогнутые, сияющие мраморным цветом рога, издается звук говорящей об опасности, но, как и все эльфийское мелодичный. Этот зов перекликается и с иными, ибо и иные дозорные заметили приближающегося врага.

Впереди, примерно в версте, ждет их башня, полнится солнечным сияньем.

Но как же быстро придвигается тот Враг! Вот облачко обращается в гневную, вспыхивающую бардовыми зарницами тучу — обгоняя ее вырывается, разлетается окрест, трескучий вопль от которого, из крон падубов взмыли соловьи, закружили там. Иные птицы яркими облаками взмывают с окрестных полей, поднимаются все выше и выше.

— Ого! — усмехается Фануэлин, и поэтический пламень в очах его становится сильнее прежнего. — Похоже, выпадет так, что он подойдет как раз к нашим колесницам! А это сам Барлог! Но, вот увидишь, друг Ваэлон, пройдет совсем немного времени, и мы увидим его дымящуюся спину!

Барлог все приближается. Это уже исполинская стена эта клубящаяся черными отрогами, по мере своего приближенья, возносящаяся все выше — вот уже и дерева, на фоне ее, кажутся травинками малыми. Тьма легко эти дерева поглощает и, кажется: они вспыхивают, стремительно прогорают, в ее чреве.