Ворон

— Простите, простите меня. Я уж не знаю, что такое… Но, знаете — я так, до дрожи ясно увидел этих девятерых Черных журавлей! Именно девятерых! Я и не считал, а вот сердцем почувствовал, что их девять. Позади, за их крыльями будто разлита была пылающая кровь, даже жарко на этот густой свет глядеть было. Летели они во тьму, чтобы с нею слиться, и девятерых младенцев с собою несли — вот что самое страшное то…

Эльфы оглядывались: в тенях появилось что-то напряженное. Вот, откуда-то издали, из скоплений бедных домов, долетел крик младенца…

— Вот видите. — прошептал совсем тихо Барахир. — В городе то никого не осталось. Кто ж кричал тогда?

Дева ничего не ответила; однако, едва заметная тень пробежала по ее лицу, и по этому понял юноша, что и ей не все ведомо; что и ее этот младенческий крик встревожил.

После некоторого молчания, она промолвила негромко:

— Несколько месяцев, а, может, лет назад, я поднялась в такую высь, куда не залетит ни одна птица. Выше ледяных ветров, выше самых высоких облаков. Там звезды светят ослепительно ясно, там Млечный путь опоясывает бесконечность. Возле нас пролетали каменные глыбы, и, устремляясь к далекому Среднеземью, обращались в стремительные росчерки-метеоры. Перед нами, бирюзовыми и красноватыми оттенками, которых и не увидишь на этой земле, переливалась туманность. И тогда-то, со стороны той туманности, словно бы леденящим ветром повеяло. Что-то задвигалось вокруг нас, многие звезды померкли; но не было там никаких форм, и мы не ведаем, что это. Тогда голос без всякого чувства произнес такие слова:

— Сквозь время, сквозь годы, века:
Пред нами проходит времен череда,
Быть может заплачет порою тоска,
И холодом нас поцелует звезда.

Мы падаем вечно, сквозь космосы, миры,
Сквозь лед, и чрез пламень бездонный дыры.
И где нам приют, где свой дом обрести,
Падение будет ли вечно нести?

А вы мы шепнем: суждено девяти,
Сквозь мрак, в одиночестве годы идти.
Минуют века — и в них души сгорят,
Из пепла восстанут и в смерть улетят…

И эти века, словно призрачный сон,
Мелькнут перед вечностью… времени тон.
Нет, нет — для грядущего им суждено,
И то не изменишь… то роком дано.

— …Так пропело — это, чему не было, ни имени, ни образа; что было старее самого времени… И оставило нас… И мы летели к земле, сложивши крылья, точно две падучие звезды, и тоже чувствовали, что предначертанью суждено сбыться… И вот ты, нежданно, опять пропел про девятерых. Выходит, и твоя судьба как-то связана с ними…

Воцарилось молчание, и оказалось, что за время, пока они говорили, небо из бархатного обратилось в черное. Точнее — край бархатной вуали поднимался еще с запада, и даже легкая розоватая дымка еще угадывалась там. На этом фоне, и дома, и даже стена питейного двора казалась таинственной и красивой.

Все больше появлялось звезд на небе, и среди них выделялась взошедшая первой…

Тогда дева прошептала:

— Маэглин, ты ведь хочешь сказать про эти звезды. Мы можем излечить тебя.

Однако, Маэглин, хотел сохранять молчание, и отрицательно замотал головою.

Тогда дева подала и Барахиру и Маэглину руки, и, когда поднялись они с лавки, прошептала:

— Чему суждено совершиться — то и совершиться. И я говорю: сегодня будет праздник, и никто нам не помешает.

Те, кто уже излечился и мог идти сам, отправился вместе с эльфами по улицам. Те же, кто еще не мог ходить, были подняты на неведомо откуда взявшиеся цветочные носилки. Площадь стремительно пустела…

Витязь с черными волосами также подошел к Барахиру и Маэглину, и говорил:

— Сегодня днем жители ушли спать на два берега. Что ж — мы устроим праздник на двух берегах, помня при этом, что делить их не хорошо. Сегодня все увидят наше волшебство: мы перекинем мосты из звездного света, а, кто захочет, и сам сможет перелетать по воздуху. о.

— Хорошо, хорошо. — кивал Барахир. — Мы отправимся на северный берег — нам это по дороге. С первыми лучами зари отправимся в путь. Да я столько сейчас сил чувствую, что весь мир бы обежал… Хотя — все нейдут у меня из головы эти девятеро…

Пока они разговаривали, Маэглин вглядывался в черные, непроницаемые тени, и чувствовал, что в них есть что-то, и это что-то следит за ним. И рад был тому, что рядом его друзья — ибо знал, что, останься он на этой площади в одиночестве, так не выдержал бы страха. Еще он решил, что, чтобы не случилось — не станет он от них отходить.

И вот он увидел в черноте какое-то движенье. Едва ли приметное — скорее, просто какая-то блеклая струнка там скользнула, раздался шорох…