На капитанский мостик поднялся Сэмсон Тегг, доложил, что людям Брюса Кука выданы порох, пистолеты и мушкеты, что они сидят в полной готовности и ждут. То была особая команда для спецзаданий из сорока корсаров; основой стала ватага Брюса, пополненная меткими стрелками. Про их задачу Серов пока не говорил никому.
— Ветер устойчив, — заметил Тегг, принюхиваясь. — Если бы не корыта этого Дадара, за двое суток дошли бы. А так ползем, как беременные черепахи.
— Не важно, за сколько дойдем, важно, что встретим, — возразил Серов. — Помнишь келью под дворцом магистра — ту, с картами и рисунками? Помнишь, о чем мы говорили?
— Такое я не забываю, клянусь троном Сатаны, — буркнул Тегг. В самом деле, будучи человеком подозрительным, забывчивостью он не страдал и замечал любую мелочь. К людям он относился так же, как чрезвычайные «тройки» сталинских времен: всякий был в его глазах виновен и обязан доказать свою благонадежность.
Они молча следили за юркими шебеками, за бригантиной, купленной Серовым в феврале, и за большими орденскими галерами. Там спустили в воду весла, по тридцать с каждого борта, и скорость флотилии увеличилась. Пожалуй, теперь суда делали пять или шесть узлов. — Кстати, о разговоре в той келье… Ты что-нибудь придумал, Андре? — наконец поинтересовался Тегг. — Ты говорил… как это называется по-ученому?., о пре… при…
— О превентивных мерах, — подсказал Серов. — Придумал, Сэмсон. Вон она, одна из моих придумок.
Он показал взглядом на шкафут, где люди Брюса Кука возились с мушкетами и точили тесаки. Вооружились они не до зубов, а по самые брови: у каждого два пистолета и мушкет, пороховые гранаты, сабля, пара метательных ножей, кинжал и топорик. Брюс прохаживался между шлюпками, загромождавшими палубу, следил, как чистят стволы и набивают порохом глиняные кувшины.
— Как бы у парней кишка не лопнула или пупок не развязался, — сказал Тегг. — Тащить такую кучу груза… Не надорвутся по жаре?
— Жары не будет, ночью пойдут и с минимальным запасом провианта, — пояснил Серов и, усмехнувшись, добавил по-русски: — Ничего, лоси здоровые!
— Что ты сказал?
— Сказал, пусть пояса подтянут, тогда пупок будет в целости.
— И чем займется эта шайка?
— Прикроет высадку мальтийцев. В первую очередь конницы.
— Вот как! Об этом ты мне ничего не говорил.
— Ну, так сейчас говорю.
— Где мы их высадим?
— У скал на северном побережье. Примерно в двух милях от места, где с галер сойдут мальтийцы.
Лоб Тегга пошел морщинами.
— Плохой берег! На картинках, что мы разглядывали, камни торчат из самой воды. На шлюпках трудно подойти!
— Надо постараться. Чем хуже берег, тем меньше вероятность, что нас там ждут.
— Хмм… Ты в этом уверен? В том, что ждут?
— Такой расклад не исключается. Мы ведь это обсуждали, Сэмсон.
Тегг кивнул. Глядя в его хмурое сосредоточенное лицо, Серов перенесся в мыслях на пять недель назад, когда они, явившись во дворец магистра, спустились в подвал, в тайную камеру с главными сокровищами ордена. Запах сухой древесины, старинных пергаментов и бумаги снова коснулся его ноздрей, вспыхнули свечи в медных шандалах, добавив к смеси запахов аромат воска, и сгорбленный брат-библиотекарь поднял крышку одного из сундуков. Он опять услышал его голос, увидел, как морщинистые руки бережно касаются свитков, раскрывают кожаные футляры с желтоватыми листами, перебирают их, гладят и ласкают…
— Здесь, дети мои, карта и листы с изображениями Джербы. — Голос брата-библиотекаря шуршал, как сухие листья под ветром. На вид этому монаху[75] было лет восемьдесят, но держался он прямо, а его руки в старческих пигментных пятнах не потеряли былой гибкости. — Карта передает очертания острова и его берега, ибо во внутренних областях наши лазутчики не побывали, а кто побывал, тот не вернулся. Не было на это Божьего соизволения! Но виды с моря удалось зарисовать. Вот город на юге и крепость, что у неверных именуется касбой, вот северные гавани и поселения, вот рисунки скалистых и пологих мест вдоль побережья, бухт и камней, что торчат из воды. А вот еще…
Он выкладывал на большой стол все новые и новые листы, а Серов с интересом оглядывал подземную келью. Обшитое дубовыми досками помещение казалось довольно просторным, хотя у стен в три ряда громоздились сундуки. Судя по приятному аромату, их изготовили из кедра и стянули полосами бронзы; к каждому сундуку была прибита дощечка с надписью на латыни, a крышка запиралась на тяжелый замок. Ключи висели у пояса монаха, но, видимо, не все — сундуков насчитывалось с полсотни, а ключей — десятка два. Воздух в келье был сухим, плесени нигде не замечалось, и по верху стен темнели продухи — похоже, этот подвал специально оборудовали для хранения старинных документов.