Воробей. Том 1

— Да-да, — моргнул испуганными глазами генерал. — Мы все любили Его императорское величество. И скорбим…

— Не о том речь, — рыкнул я. Ну сколько было можно сыпать соль на открытую еще рану?!

— Теперь же, этот Барятинский… Да еще его ручная собачонка… Лает и лает. Лает и лает. Уж и звон в ушах от его визгов…

— Понимаю — это вы господина Фадеева так охарактеризовали? — хмыкнул я.

— Именно, что. Именно.

И снова убедился — хоть чуточку копни этот осиный рой, почему-то называющийся российской императорской армией, непременно выкопаешь кавказские корни. Так и этих троих, князя, генерал-фельдмаршала Барятинского, Милютина и Фадеева, именно Кавказ и связал. В бытность Барятинского тамошним главнокомандующим, Дмитрий Алексеевич состоял при князе начальником штаба, а Ростислав Андреевич Фадеев — адъютантом. Ну и чуть ли не официальным летописцем. Именно из под пера бойкого на язык адъютанта в шестидесятом году вышла не плохая, в общем-то, книга «Шестьдесят лет Кавказской войны».

Подробно, обстоятельно и вполне складно. И даже Милютина ругал не слишком сильно. Во всяком случае, гораздо меньше, чем ныне за проводимые министром «бюрократические» реформы. Как я уже говорил: язык у отставного «кавказского летописца» был бойкий. Статьями в «Русском вестнике» и «Биржевых ведомостях» он немало веселил свиту. Ему бы еще хоть что-то предложить взамен, да как-то поунять бурлящую и брызгающуюся в разные стороны кашу в голове — так цены бы ему не было. А так, поверхностные суждения, если и могли на кого-то повлиять, так лишь на мнение «диванных» стратегов, отставных поручиков, скучающих от безделья в провинциальных поместьях.

Провозглашенная императором Николаем вера в собственные силы была встречена этим, и прочими, подобными ему, господами, с восторгом. Однако, как все люди не особенно умные, или увлеченные какой-либо «борьбой», Фадеев и иже с ним, тут же бросились в иную крайность. Тут же, с подачи, обиженного на весь свет генерала «льва Ташкента» Черняева, был изобретен «восточный вопрос» — некий глобальный заговор «германской расы», силящейся подчинить и онемечить славянство. Вывод очевиден, не так ли? Само собой родилась идея объединения разрозненных славянских племен. Естественно, под главенством России. Был даже определен вполне конкретный враг, против которого требовалось действовать энергично и жестко. И почему-то этим «извечным противником всего славянского» в головах этих деятелей выступала Австрия.

По пути, «коварными подсылами» становились вообще все подданные российского императора с нерусскими фамилиями. Конечно же, доставалось и вашему покорному слуге. Единственно что, пока жив был Никса, слишком громко тявкать в мою сторону эти панславяне опасались. Теперь же, вся эта кодла, потеряв остатки страха, разошлась не на шутку. Вплоть до того, что «Московских ведомостях» меня даже прямо назвали «граф Воробей». И кто? Прежде вполне себе лояльный и от того обласканный властью Михаил Никифорович Катков!

Благо хоть от столичного рупора ультраправых, князя Мещерского, подобной подлости можно было не ждать. Вово уже лет этак пять у меня на жаловании состоит. «Поет» то, что нужно, хоть и своими словами. Но главное — о настроениях в среде славянофилов и петербургских геев исправно доносит. Ну, это так — к слову. К тому, что проблема с тявкающим на Милютина чрезмерно рьяным «публицистом», хорошо мне знакома. А был бы военный министр, еще и немцем каким-нибудь, собачий лай уже давно в настоящую травлю превратился бы.

— Понимаю, — кивнул я со всей серьезностью. — Полагаю, не обращать внимания на этих праздных болтунов, вам уже советовали?

— Их императорское высочество…

— Я понял, — словно бы в задумчивости, нагло перебил я генерала. Умышленно, причем. Стоило взглянуть, как Милютин это воспримет. Ну и за одно, ненавязчиво указать одному из дюжины министров его истинное положение. Подчиненное, замечу, положение. Между прочим, мне подчиненное! — Остался лишь один аспект, на который я пока не вижу ответа… Простите великодушно, Дмитрий Алексеевич. Но хотелось бы знать, какими именно словами великий князь подвиг вас на посещение моей скорбной юдоли?

— Да полноте вам, ваше высокопревосходительство, прибедняться! — неожиданно и совершенно непонятно от чего, вдруг возбудился Милютин. — Уж и кому, так не вам! Никто в свете и не сомневался, что после кратного периода потрясений, вновь займете причитающееся вам место!

— Ваши бы слова, да Богу в уши, — фыркнул носом я. — И тем не менее? Что именно сказал вам князь Константин Николаевич?

— Его императорское высочество, — с легким оттенком укора в голосе, поведал мне этот «буратино» страшную тайну, — изволил заметить, что единственно граф Лерхе способен обратить злобное тявканье в ангельские хоры! И что, мне… всем нам ныне придется тесно стакнуться. А потому, чтоб я не вздумал противиться всякому вспоможению, буде таковое последует с вашей, ваше сиятельство, стороны.

— Вот как?