Воробей (ЛП)

Вокруг домиков росли несколько огромных дубов, тень от их ветвей покрывала траву. Прямо за ними стоял полуразрушенный бетонный фундамент фермерского дома, а за ним – сад. Плодовые деревья остались, заросшие и неопрятные, но ровно высаженные. Открывающийся вид на природу делал землю похожей на картину.

– Что-то в этом месте привлекает тебя, – произнесла Эддисон, глядя на меня. – Что же?

Я пожал плечами и посмотрел ей в глаза.

– Не знаю. Здесь здорово, – я улыбнулся и добавил. – И уединенно.

– Будь осторожен, – она вскинула бровь. – Твои скрытые мотивы становится очевидными.

Я приблизил свои губы к ее губам.

– Мне нечего скрывать.

Наш поцелуй был медленным и глубоким, и мы могли завершить начатое несколько дней назад. С той ночи у нас не было возможности побыть наедине, ее отец слег с сильной мигренью. Приходить к ней в гости запретили, пока ему не станет лучше, и мы болтались в моем коттедже с моим вездесущим братом и бабушкой. Именно тогда я и придумал этот пикник.

Эддисон прервала наш поцелуй.

– Я думаю, есть что-то большее, – сказала она.

– Что?

– Твоя причина приехать сюда, – она огляделась. – Ты любишь природу.

Я рассмеялся.

– Допустим.

– Да, – сказала Эддисон и поспешила сесть рядом со мной. – Кстати, я заметила, как тебя очаровал водопад, когда мы отправились в поход. Я вижу, как ты сейчас смотришь на это место, – она притихла. – Сад, который ты посадил для бабушки прекрасен, – она склонила голову. – Я думаю, ты рожден для улицы.

Я уставился на нее.

– Ты думаешь, я должен жить на природе? Как лесник или егерь?

– Нет, – рассмеялась она. – Тебе стоит подумать о работе на открытом воздухе. Для колледжа.

Да. Я никогда не думал об этом раньше.

– Кроме того, – она склонилась ко мне, – я бы не хотела, чтобы ты отрастил бороду.

– Замётано, – я улыбнулся. – Бороды никогда не будет. Поверь.

Я снова попробовал ее поцеловать, песня на радио сменилась. Эддисон повернулась туда, безошибочные открывающие аккорды «Freebird» доносились из открытых окон моего грузовика.

– Это моя любимая песня, – сказала она, ее глаза загорелись. Она быстро встала и отошла, протягивая мне руку. – Потанцуй со мной.

Я не был воодушевлен.

– Я не танцую, – я был так плох в этом, что она не захочет меня видеть, как только об этом узнает.

– Это не вальс, Кайл.

Точно. Это кошмар.

Она поманила меня пальцем, и я послушался, несмотря на мои отговорки. Я обнял ее за талию и прижал к себе, мы стали двигаться по кругу.

– Видишь? Это не так сложно, – Эддисон обняла меня за шею и уткнулась головой в местечко под подбородком. – У каждой песни есть ритм. Тебе просто нужно его поймать.

Я вздохнул и позволил ей задавать ритм. Она решала, как быстро мы двигались, а я поддерживал. Я всегда думал, что танцы – это просто шоу девушки, возможно, потому что я был только в школе или на вечеринках. Девочки либо пытались привлечь внимание парня, либо пытались похвастаться своими друзьям, когда танцевали. Но сегодня здесь были только я и она. Чем дольше мы двигались, тем больше я понимал, что танцы могут быть чем-то другим. Чем-то более значимым.

Музыка продолжалась, и голос Ван Занта взывал к тому, чтобы перемены не наступали. Я задумался, почему Эддисон нравилась эта песня. В ней парень оставлял девушку, чтобы не меняться.

– Почему именно эта песня? – спросил я. – Я имею в виду, это классика, но текст ужасен.

Она подняла голову, чтобы посмотреть на меня.

– Как так?

– Парень любит девушку, но он не изменится для нее.

– Не стоит понимать всё буквально.

Я был в замешательстве.

– Песня о том, что девушка свободна, – уточнила она.

Я все еще был растерян.

– Я – свободна, как поётся в этой песне. Я не могу измениться, и я не изменюсь. Я та, кто я есть. Я принимаю свои решения и, черт возьми, последствия.

Ах, я понял.

– Это о твоих родителях, да?

Она покачала головой.

– Не только о них. Речь идет о жизни, Кайл. О всей жизни.

Я не мог не улыбнуться этой удивительной девушке. Я никогда не встречал таких, как она. Она была волевой, уверенной и красивой. Кажется, она все поняла.

– Итак, если ты такая свободная птица, какая ты птица? – спросил я.

– Это метафора.

– Я знаю, но какая ты птица? Я был бы соколом. Или, может быть, ястребом. Кем-то темным и опасным.

– Ты не темный и не опасный, – возразила она. – Ты больше похож на павлина.

– Это еще почему? – скривился я.

– Твои переменчивые глаза, – просто сказала она. – И тот факт, что у тебя есть, ну… – она посмотрела на мою промежность.

Мой рот раскрылся от удивления.

– Серьезно? Ты определяешь мою птицу только по этому?

Она усмехнулась.

– Наверное, это делает меня кареглазой олушей.

Я не мог поверить, что она произнесла это вслух. Я засмеялся, а она хихикала.

– Я отказываюсь быть павлином, и ты не можешь быть олушей, – сказал я, смеясь. – Выбери кого-нибудь другого.

Она пыталась быть серьезной, но не могла скрыть свою улыбку. Она посмотрела поверх моей головы.

– Там, – показывает она, – эта крошечная коричневая птица. Я выбираю ее.

Я оглянулся через плечо.

– Воробей?

– Да, – уверенно сказала она. – Он милый.