— Вы, Андрей Викторович, не очень-то верьте всему, что вам этот старик наговорил, он гнида редкостная и далеко не так прост, как кажется. У нас есть оперативные данные — я вам это доверительно говорю, не для разглашения, — что за этим милым дедушкой и грабежи, и мокруха, и много другого разного… Мы из-под него две бригады отморозков посадили, это вам так, для сведения… А то любят такие, как Барон, овечками невинными прикидываться… Ворами в законе просто так не становятся… Серегин пристально посмотрел на опера и покивал:
— Я понимаю… Спасибо вам, Владимир Николаевич, и за дополнительную информацию, и за саму возможность поговорить с таким необычным человеком… Разговаривая, они подошли к КПП, и газетчик протянул милиционеру руку:
— Значит, до послезавтра?
— До послезавтра…
Подполковника Ващанова в подробном докладе Колбасова о встрече Серегина с Бароном насторожили два момента — упоминание Михеева о своей жене и намек старого вора на широкомасштабные хищения из Эрмитажа. Геннадий Петрович даже попросил воспроизвести по этим пунктам речь Барона дословно, что Колбасов и сделал, сверяясь со своим блокнотиком. По словам опера выходило, что некая искусствовед Ирина некогда была супругой Михеева и он очень ее любил, однако она умерла… Между тем согласно имевшейся у Ващанова информации вор никогда не был женат (да вору и не положено иметь семью!), а среди его устойчивых связей никакой искусствоведши Ирины не числилось.
Колбасов, правда, с большой долей уверенности предположил, что Барон просто лечил[42] Серегина: известно, что уголовники часто врут про свои головокружительные романы с самыми красивыми и известными женщинами, чтобы придать себе значительности и романтического ореола. Но бывает, что и не врут: Ващанов, например, совершенно точно знал, что московский вор Рудик Шанхайчик не просто сожительствовал периодически с одной всесоюзно известной эстрадной певицей, но и время от времени проигрывал ее на время в карты своим корешам, звезда же воспринимала это как должное и только повторяла: «Есть, мой генерал!» Тема с махинациями в Эрмитаже встревожила Геннадия Петровича еще больше, и это, кстати, не ускользнуло от Колбасова, который все-таки был не новичком в розыске и умел состыковывать разрозненную информацию в мозаику. Опер начал подозревать, что в деле с якобы копией «Эгины» вовсе не так все просто, как изложил ему с самого начала подполковник… Однако Владимир Николаевич благоразумно укрыл сомнения в тайниках своей не очень чистой души, а Ващанову уверенно доложил, что про Эрмитаж вор лишь заикнулся, а когда журналист насел на него с расспросами, резко отказался продолжать эту тему. Геннадий Петрович сделал в своей записной книжке несколько пометок и надолго задумался, не обращая внимания на сидевшего у его стола Колбасова.
Изначально вся спланированная Ващановым операция строилась на такой посылке: Барон полагает, что взял с квартиры Монахова не оригинал «Эгины», а копию, и поэтому особо цепляться за холст не будет… Так вроде бы считал Антибиотик… А теперь старик вдруг намекает в разговоре с журналистом (которого сам, между прочим, себе вытребовал), что в Эрмитаже практикуется такой вид хищения, как замена оригиналов на копии… Может быть, Барон предполагал, что его слушают, и специально давал понять тем, кто его колет на «Эгину», что знает больше? А зачем это ему? Поторговаться хочет?
Ответов на эти вопросы не было, и Ващанов решил не торопиться с выводами, тем более что до развязки оставалась всего пара дней… Геннадий Петрович попросил Колбасова изменить схему контролирования второй встречи Барона с Серегиным: во время вычитки материала опер не только должен был слушать разговор собеседников из соседнего кабинета, но и неожиданно заглядывать к ним — мало ли, вдруг Барон попросит журналиста записку какую-нибудь на волю передать… Владимир Николаевич предложил по-простому обыскать Серегина после встречи с вором, но этот вариант Ващанов сразу забраковал — слишком стремно: если у корреспондента ничего не будет обнаружено, вой может подняться в прессе такой, что только держись… Да и вообще, попытавшись еще раз оценить ситуацию как бы со стороны, подполковник понял, что он, возможно, просто дует на не очень горячую воду… Последние недели были очень напряженными, вот и подводят нервы, всюду подвохи мерещатся… Тем не менее Колбасов был тщательно и подробно проинструктирован, а чувство тревоги не уходило. Однако с Виктором Палычем Ващанов решил не делиться пока своими сомнениями…
Через день Андрей Серегин, как и обещал, подошел к КПП спецбольницы ровно в одиннадцать утра — Колбасов его уже ждал, и дежурный беспрекословно пропустил обоих на территорию режимного учреждения. Владимир Николаевич, прежде чем вызвать во врачебный кабинет Барона, попросил разрешения самому пробежать глазами подготовленную журналистом статью. Серегин не возражал и отнесся к просьбе абсолютно спокойно, если не сказать — равнодушно.