Вор (Журналист-2)

В общем, по тому, что Юрка знал об Антибиотике, портрет вырисовывался не самый красивый, скользким был человеком Витька, скользким и шустрым. Но земляки есть земляки. Встретившись в лагере, Антибиотик с Бароном обнялись, расцеловались, водочки выпили… Даже бабу (медсестру вольнонаемную) Витька предложил Михееву, и Юрка, успевший стосковаться по женскому телу, не отказался… Правда, и Гурген поспешил выказать Барону свое радушие и уважение, но Антибиотик все-таки подсуетился первым.

И замер лагерь в предощущении закручивавшейся мути, хоть и далеки были мужики от разборок и интриг воровских, но все же — известно ведь, что когда паны дерутся, то у холопов чубы трястись начинают…

Витька сделал ошибку, свойственную молодым, — поторопился он, посчитал, что раз Барон из Ленинграда, то, стало быть, поддержит его с Носом, а никак не москвичей. Каждый вечер почти обрабатывал Антибиотик Юрку:

— Нам, земеля, вместе держаться надо, а не то подомнут нас московские… Гурген, жучара, мужиков охмуряет, с нами считаться не хочет… Нет у меня доверия к лаврушнику[24]…

Складно говорил Витька, вот только к нему самому особого доверия Барон не испытывал. Хотя пиковую масть[25] Юрка и сам не жаловал за их склонность к роскоши и барству, шедшую вразрез с воровским Законом… В открытую Михеев Антибиотика не поддерживал, но и не возражал ему до поры, присматривался…

И чем дольше присматривался, тем более правильными ворами казались ему и сам Гурген, и Китаец с Босым… Нечего им было предъявить — о братве они думали, беспредела лютого старались не допускать, себя блюли в строгости. А вот Антибиотик с Носом — те могли и мужика ни за что обидеть, и говорили много лишнего…

Не уловил Витька общего вектора Юркиных настроений, решил перед фактом Михеева поставить и однажды ночью сказал:

— Пора решать что-то, Барон, самое время сейчас бодягу заварить. Есть у меня предчувствие, что с Гургеном завтра несчастье приключится… Бревнышки со штабеля его накроют… Чтобы муть среди мужиков не завелась, надо будет сразу и Китайца с Босым к ногтю прижать… Как ты?

— Доживем до завтрашнего вечера, там и поглядим на расклад, — буркнул Юрка в ответ, и Антибиотик счел эти слова согласием. Молодой он тогда еще был, верил в то, во что верить хотелось…

А Барон с раннего утра нашел Гургена и предупредил его, чтоб не вздумал к штабелям с бревнами приближаться.

— Участь твою хотят решить по-сучьи, не по понятиям.

Гурген понял все мгновенно и наклонил голову с благодарностью и уважением в черных глазах:

— Спасыбо, Юра, помныть буду… Что с Витькой дэлать станэм?

— Есть Закон, — угрюмо ответил Барон. — А в нем все сказано. В круг его надо звать. Мы — не они, пусть ответит, как старые люди нам заповедовали…

Гурген молча кивнул, соглашаясь. Круг так круг — пусть все по понятиям будет, все равно Антибиотику конец…

Воровской суд, или круг, мог приговорить к смерти, а мог и просто по ушам дать, то есть раскороновать вора. Скажут обвиняемому: «Ты больше не вор, иди отсюда» — и все, не сидеть больше такому с равными. Только по Закону обвинение должно быть предъявлено открыто и ответ надлежит выслушать по всей форме. А там уж — как круг решит, кому поверят больше.

В истории с Антибиотиком доказательств не было: только слово Барона на слово Витькино — он-то, ясное дело, от всего открещиваться стал бы… Но и шансов у Антибиотика не было — Гурген, Китаец, Босой и Барон составляли явное большинство, понимавшее, кому в этой запутке верить нужно… Да и Нос скорее всего переметнулся бы к ним по старому принципу: падающего — подтолкни.

Но вышло по-другому. Не состоялся круг. По очень странному совпадению вечером того же дня, когда предупредил Юрка Гургена, лагерная администрация вдруг всполошилась, затолкала Гургена и Китайца в БУР[26], по всей зоне прошел внеплановый поголовный шмон[27], а на следующий день Антибиотика почему-то перевели куда-то под Норильск… Так и умерла та воркутинская история, удержалась корона на Витькиной голове — никто выносить предъяву на другой круг не стал, не сложилось. На другом-то круге мог бы ведь и совсем другой расклад получиться, кто знает, кому поверили бы…

Поэтому и Гурген, и Барон, и Антибиотик сделали впоследствии вид, что ничего якобы между ними не было, так, трения кое-какие, не больше… Но все трое прекрасно все помнили, а Юрка не сомневался, что приобрел сильного и опасного врага.

С Гургеном же Барон близко так и не сошелся — они уважали друг друга, но держали дистанцию. Скорее всего Гурген все-таки опасался, что посягнет Юрка на его власть в лагере, хотя внешне кавказец никак этого не выказывал. Но когда подошел срок Барона к концу, показалось ему, что Гурген, которому оставалось сидеть еще год с небольшим, вздохнул с облегчением…

Чвирхадзе проводил Михеева на волю с почетом, как положено. В последнюю ночь они ударили по рукам и договорились помогать друг другу, ежели что.

— Я долг помню, Юра, — сказал Гурген на прощание, задерживая сухую руку Барона в своей клешне. — Атплачу тэм жэ, если давыдется… Дай Бог, чтобы нэ давылос…