— Нет, бою на конфетах меня никто не учил, — покачал головой Лю-Цзе. — Но разве не написано: «Съешь еще одну, испортишь аппетит»?
— Хочешь сказать, что еще одно кофейное зернышко в шоколаде ты бы есть не стал? Вот прям так, взял бы и отказался?
— Взял бы и отказался.
Сьюзен посмотрела на дрожащую Едину.
— Слушай, а может, у тебя что-то со вкусовыми сосочками?.. — спросила она.
И вдруг почувствовала, как ее дернули за руку, резко увлекая прочь.
— Вы, двое, спрячьтесь за той телегой и бегите по моему сигналу, — сказал Лю-Цзе. — Быстро!
— А какой будет сигнал?
—
Лю-Цзе проводил их взглядом. Потом взял в руки метлу и вышел на самую середину улицы, заполненной серыми фигурами.
— Прошу прощения? — окликнул он. — Могу я попросить уделить мне немного внимания?
— Что он творит? — спросила Сьюзен, спрятавшись за телегой.
—
— То есть приказывать будут они, — констатировала Сьюзен.
—
— Да. Этому они научились у людей. Аудиторы не привыкли к тому, чтобы им приказывали. Их нужно убеждать.
—
— Что он сделал? Что он сделал?
—
— Отлично! — Сьюзен даже подпрыгнула от радости.
—
Страх, гнев, зависть… Эмоции делают тебя живым — на краткий миг перед смертью. Толпа серых фигур отступала под натиском клинков. Их были миллиарды. И сражались они по-своему. Пассивно, коварно.
— Бессмысленно! — закричал Чума. — Они даже простудиться не могут!
— Ни души, чтобы проклясть, ни зада, чтобы дать пинка! — воскликнул Война, рубя в капусту окружающую его серую массу.
— Они испытывают голод, — сообщил Голод. — Только я никак не могу разобрать какой!
Они осадили коней. Серая стена зависла на расстоянии, потом снова двинулась на них.
— ОНИ СОПРОТИВЛЯЮТСЯ, — сказал Смерть. — НЕУЖЕЛИ НЕ ЧУВСТВУЕТЕ?
— Лично я чувствую только одно: мы сделали очень большую глупость, — ответил Война.
— И ОТКУДА ПОЯВЛЯЕТСЯ ЭТО ЧУВСТВО?
— По-твоему, они могут влиять на наше сознание? — спросил Чума. — Но мы Всадники! На нас нельзя повлиять!
— МЫ СТАЛИ СЛИШКОМ ПОХОЖИ НА ЛЮДЕЙ.
— Мы? На людей? Не смеши…
— ПОСМОТРИ НА МЕЧ В СВОЕЙ РУКЕ, — посоветовал Смерть. — НИЧЕГО НЕ ЗАМЕЧАЕШЬ?
— Меч. Очень такой мечеподобный. А что?
— ПОГЛЯДИ НА ЛАДОНЬ. ПЯТЬ ПАЛЬЦЕВ. РУКА
Трое Всадников явно забеспокоились, занервничали.
— Это исходит от них? — спросил Война.
— ДА. ЭТО СТРАХ И НЕНАВИСТЬ, КОТОРЫЕ МАТЕРИЯ ПРЕДНАЗНАЧИЛА ДЛЯ ЖИЗНИ. А ОНИ НОСИТЕЛИ ЭТОЙ НЕНАВИСТИ.
— Тогда мы бессильны, — развел руками Чума. — Их слишком много!
— ТАК ДУМАЕШЬ ТЫ? ИЛИ ВСЕ ЖЕ ОНИ? — резко осведомился Смерть.
— Они все ближе и ближе, — сообщил Война.
— ЗНАЧИТ, БУДЕМ ДРАТЬСЯ, ПОКА ХВАТИТ СИЛ.
— Четыре клинка против армии? Ничего не получится!
— НЕСКОЛЬКО МГНОВЕНИЙ НАЗАД ТЫ СЧИТАЛ ИНАЧЕ. КТО ГОВОРИТ ЗА ТЕБЯ? ЛЮДИ МНОГО РАЗ ПРОТИВОСТОЯЛИ НАМ И НИ РАЗУ НЕ СДАЛИСЬ.
— Да, — согласился Чума. — Но с нами они всегда могли надеяться на прощение.
— Или на перемирие, — добавил Война.
— Или на… — начал было Голод, замялся и наконец выпалил: — Дождь из рыб?.. — Он заметил выражение их лиц. — Однажды это правда случилось! — вызывающе добавил он.
— ЧТОБЫ В САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ ТВОЯ СУДЬБА ВДРУГ ИЗМЕНИЛАСЬ, НУЖНО ПРОЖИТЬ ЕЕ ДО САМОГО ПОСЛЕДНЕГО МОМЕНТА, — ответил Смерть. — МЫ ДОЛЖНЫ СДЕЛАТЬ ВСЕ ВОЗМОЖНОЕ.
— А если ничего не получится? — спросил Чума.
Смерть подобрал поводья Бинки. Аудиторы были уже совсем рядом. Смерть мог различить отдельные, но абсолютно идентичные лица. Убей одного, и на его месте встанет дюжина.
— ЗНАЧИТ, БУДЕМ ДЕЛАТЬ ТО, ЧТО МОЖЕМ, — сказал он, — ПОКА МОЖЕМ.
Облаченный В Белое Ангел, сидя на своем облаке, лихорадочно листал книгу.
— О чем они там говорят? — спросила госпожа Война.
— Не знаю, не слышу! Проклятье, эти две страницы слиплись! — воскликнул ангел, безуспешно царапая их пальцами.
— А все потому, что он отказался поддеть фуфайку, — твердо заявила госпожа Война. — Хотя я ему…
Она вынуждена была прерваться, потому что ангел вдруг сорвал с головы нимб и принялся пилить им края слипшихся страниц, рассыпая искры и издавая скрежет, словно кошка скользила вниз по классной доске.
Снова залязгали страницы.
— Так, посмотрим… — Он прочел только что открытый текст. — Сначала то… Потом это… О…
Он замолчал и повернул бледное лицо к госпоже Войне.
— Ой-ей, — сказал он. — У нас большие неприятности.