Вор и убийца

— Хоть пальцем его тронешь, окажешься рядом! — пригрозил имперец.

Страх на лице тюремного надзирателя был неподдельным. Я мог бы мстительно порадоваться, если бы ужас тюремщика не сулил и мне нечто пугающее. До спазма в животе. Дьявол! Крики в коридоре леденили кровь.

— Все за мной!

Снова громыхнул замок. В холодной камере остались я, Тейвил и тусклый фонарь.

Глава 17 ДЕЛА ЦЕРКВИ

Я дрожал. В камере было холодно. Распятый, почти не имеющий возможности шевелиться, я замерзал. Стражники хлопнули дверью всего несколько минут назад, а тело уже покрылось гусиной кожей.

Ричард безбожно сквернословил; осекся, когда я чихнул.

— Тебя-то сюда за что, Христофер? — заговорил барон. — А? Купец?

— Я не купец. Я вор, а в прошлом еще и пират. Мое имя…

Договорить не удалось. Тейвил перебил нарочито громким и отчаянным смехом.

— Вор? — полюбопытствовал он, немного угомонившись. — Ну а я шпион!

Гвардеец снова зашелся в приступе притворного хохота. Тейвил не мог вести себя иначе перед лицом страшной смерти, не мог не храбриться. Мы оба знали, что из этой полутемной сырой камеры — десять шагов в длину и столько же в ширину — живыми не выйти. Никто не станет вырывать под пыткой чужие тайны, если рядом есть уши, обладатель коих, освободившись, унесет с собой услышанное.

Про себя я решил, что буду говорить все, что палач захочет услышать, буду лгать, лишь бы угодить ему. Погибать ни за что ни про что я не собирался. Однако, как ни горько это признавать, никакие слова отсюда не выведут, надежда лишь на магию. Нужно, чтобы барон заткнулся! Я не мог сосредоточиться и прикоснуться к талантам, дарованным воровским богом.

— Меня зовут Николас Гард, — торопливо продолжил я, дождавшись минуты, когда снова можно было говорить. Коротко представился, не забыл упомянуть про площадь Правосудия. Только приврал немного, исказив историю побега из королевской тюрьмы, дабы не проговориться про Запустение и не назвать некоторые имена.

Во взоре Тейвила читалось недоверие, но он слушал мой рассказ не перебивая. Я закончил и собрался было попросить его вести себя потише, но в коридоре за стеной раздались приглушенные голоса. Произошло то, чего я боялся. Дверь открылась и впустила галдящих тюремщиков, а значит, времени у меня не осталось. Чертыхаясь, две пары стражников втащили в нашу камеру тяжелый овальный стол, поставили его в дальнем углу. Кинув нам несколько дежурных угроз и оскорблений, тюремщики поспешно смылись. Даже не прикрыли за собой дверь!

— Кровь и песок! — пробормотал Ричард.

Я тоже чувствовал себя подавленно. Скоро начнется…

В коридоре послышался стук кованых каблуков. Дверь отворилась и впустила в камеру мужчину в черной монашеской рясе с накинутым на голову капюшоном. Священник или кто-то, облаченный по-церковному, нес два потертых длинных саквояжа.

Не обронив ни звука и как будто не взглянув на узников, незнакомец приблизился к столу, поставил на него обе сумы и вернулся к двери. В полнейшем безмолвии замок лязгнул очень громко. Все также демонстрируя отсутствие интереса к нашим персонам, монах опять подошел к столу. Шаги церковника отдавались в ушах цоканьем металла о каменные плиты.

Раскрыв саквояжи, монах принялся выкладывать на столешницу различные металлические предметы. Как-то раз довелось видеть принадлежности полкового хирурга. Вещи монаха были очень похожи на инструменты, какими отнимали ноги и руки у раненых солдат. Хотя какой он, к черту, монах! Справа сдавленно дышал драгун.

Изредка незнакомец поднимал до уровня глаз очередной предмет, извлекаемый из саквояжа, и вертел перед собой, словно любуясь. Мы тоже смотрели на жуткие металлические инструменты в руках монаха: движения церковника воздействовали завораживающе.

Я тянулся к воровской магии. Моему внутреннему взору никак не удавалось вскрыть устройство замка на плоских кольцах, которыми были прикованы к стене руки. Замок не должен быть сложным, магия сама вскроет его, однако я ничего не чувствовал. Вместе с магией приходит легкий прилив сил и эйфория, которые тают за несколько ударов сердца, растворившись внутри. Затем обычно появлялось нужное, к чему стремился всем своим естеством: ночное зрение, острый слух, бесшумный шаг, слияние с тьмой и возможность проникновения в устройство замка. Но только не сейчас! Я раз за разом натыкался на пустоту, когда искал дар Харуза.

Щелкнув механизмом, замыкающим саквояж слева от себя, церковник аккуратно поместил его под стол. Потом, повторив то же самое со второй сумой, монах развернулся и, не поднимая склоненной головы, сделал несколько шагов в нашу сторону. Остановился в двух футах от стены, как раз между нами, и кашлянул. Обыденное действо, но я вздрогнул: мне начало казаться, что перед нами не совсем человек.