Вор

В ту весну она существовала от свиданья к свиданью с Векшиньм. После той единственной тюремной встречи с Таней никто, кроме Зины Васильевны, не навещал его: для всех Митькиных близких — Саньки, сестры, как и для совсем свободной теперь Вьюги, то была переломная весна. Таким образом, Зина Васильевна становилась для Векшина окном в мир, откуда он был изъят; сейчас она была его глаза и руки, а это невольно внушало ей расплывчатые надежды.

Потеплевшие вечера мая Зина Васильевна просиживалa у раскрытого окна с шитьем в руках, но не шила, а наблюдала рассеянно, как меркнет свет и наползает тень. Как она верила, что эта ночь ненадолго, как она знала, что за коротким деньком снова нахлынет ночь!.. Клавдя с детской скамеечки возле ног матери озабоченно следила за сменой настроений в ее лице… У брата Матвея начинались экзамены через неделю, — он яростней стискивал ладонями виски и уши и, взглянув на Маркса в рамочке, словно воздуху заглотнув, снова погружался я преисподнюю своей науки, где его не достигали надоедливые вздохи сестры.

— Матвей! — несмело звала она брата. — Да оторвись ты от своей железной книги, так и засохнешь над ней… Оторвись, посмотри, облака-то полосатые какие, Матвей! — И кивком показывала на перистые закатные дороги, в огневеющие предгорья, за которыми располагались вовсе уж призрачные зеленоватые моря. — Сознайся, никогда не тянуло тебя оторваться, бросить все да, никому не сказавшись, уйти туда… и все брести без указания пути? Главное, чтоб мыслей никаких и непременно босыми ногами чтоб!

— Тебя, Зина Васильевна, облака не выдержат, — усмехался брат. — Придется через все небо бревенчатую гать прокладывать…

— Да я и сама знаю, что нельзя… провалишься, разобьешься, а тянет. Я когда пою, то всегда про людей думаю… гляжу и думаю, сколько они денег на вино тратят. Могли бы одежу себе справить хорошую либо там кровать нарядную купить, с серебряными шишечками, а они… Когда пьют люди, то глаза у них совсем пустые, все одно что квартира без мебели. Я так думаю: чем дальше счастье, тем больше люди пьют… вроде от вина мечтанье ближе делается. А вот Фирсов говорит, что мечтание важнее счастья: счастье проходит, а надежда никогда!

В сдержанном гневе Матвей постукивал пальцами в стол.

— Мозги пухнут, Зина, такую ты чушь несешь. Я тебе очень советую почаще выметать из головы этот бесполезный мусор… счастье, мечтание, надежда. Так называемое счастье есть следующая, тотчас же за физическим здоровьем, фаза состояния нашего организма. Оно является высшим результатом гармонического сочетания экономических условий, то есть изготовляется как калоши, колбаса… или вот эти электрические лампы! — Как раз в ту минуту загорелась тусклая нитка фонарей вдоль, улицы, уводившей прямо туда, за гаснущие кулисы заката; бледные звезды в склянках, они напоминали людям, что еще не поздно пока. — Итак, понятно тебе?.. если нет, повторю еще раз, но с условием не мешать мне больше!

Ничего ему сестра на это не ответила, а только подошла к мудрецу и с какой-то безбрежной лаской растрепала и без того взлохмаченные волосы.

V

Всю ночь она не спала от сердцебиения. Лежала и слушала — как скребутся мыши, бренчит пружина под Клавдей, первый дождик шелестит об оконное стекло. К утру забылась тяжким сном, и ей привиделся круглый, залитый светом зал. В нем под беззвучную музыку кружится одна-единственная незнакомая пара и скрывается за углом. Полная предчувствий и подозрений, Зинка спускается по такой головоломной винтовой лестнице, какие бывают лишь во снах, и натыкается на страшную пару. Сплетясь, Вьюга и Векшин смотрят на нее и смеются с сатанинским блеском в глазах…

Проснулась поздно. Брат Матвей уходил чуть свет. Клавдя в одной рубашечке играла на майском сквозняке. Зинка увидела свое отражение в оконном стекле. Синякам под глазами соответствовала боль в висках. Квартира сорок шесть занимала угловое положение. Из окна в окно Зинка приветственно помахала Бухвостовым. Безработные супруги пили кофе и слушали радио с наушниками на голове. Молодые люди во дворе внизу бренчали на мандолинах и мурчали песенки нежелательного содержания… С полдня снова заладил дождичек. Временами подавленное настроение сменялось у Зинки потребностью лихорадочной деятельности, лишь бы не кинуться в колодец двора. Никогда так трудно не переживала она наступленье лета.

Через неделю Матвей уехал на практику. Сестра насовала ему в сумку опекушечек, даже всплакнула, когда стали прощаться.

— Смешная ты тетка, сестра… на корнеплод похожа и в Бога веруешь! Трудно тебе будет в завтрашней жизни, но добрая, добрая, — говорил он, тронутый ее заботами, по от объятий отстранился. — Ну, вернусь не скоро, вора своего брось, потому что он вдобавок и лодырь. Это место почаще проветривай, — и с неожиданной нежностью постучал Зинке в лоб. — Обо мне не плачь, так как родство наше биологическая случайность. Не провожай, не люблю…