Вопрос

Она старалась быть какъ можно любезне со всми, не терять своего достоинства, имть видъ веселый, почти беззаботный. Но, несмотря на вс усилія, ей этого не удавалось. Тревога ея достигала высшаго предла, хотя повидимому, ничто не предвщало никакого несчастія.

Однако, вдь, ея карты не могли солгать, потому что — она искренно этому врила — никогда не лгали. До обда у нея еще оставалась слабая надежда, что произошла какая-нибудь ошибка по ея недосмотру. Передъ тмъ какъ одваться къ вечеру, она заперлась у себя и спшно опять разложила карты. Открыла — и руки опустились: «пиковый интересъ въ трефовомъ дом», а рядомъ «сердечное огорченіе»! Она ужъ и не стала продолжать, такъ какъ не сомнвалась, что и «замшательство въ червонной масти» окажется на своемъ мст. Лучше и не смотрть… что-нибудь, а ужъ стрясется, ужъ никакъ теперь не минуешь.

Маша въ своемъ блдно-розовомъ легкомъ плать съ длинной и узкой вырзкой на груди и спин, съ обнаженными красивыми руками въ длинныхъ, выше локтя, перчаткахъ, была очень мила и побдоносно сознавала это. Одвшись и отпустивъ горничную Лизу, она долго стояла передъ трюмо, изучая себя въ мельчайшихъ подробностяхъ. Она также мысленно представляла себ своихъ сверстницъ, ожидаемыхъ ею, и ршила вопросъ: кто будетъ всхъ лучше на вечер? Сегодня, именно сегодня, она должна быть непремнно лучше всхъ…

Маша вовсе не была ни завистлива, ни зла; но теперь она быстро и жадно изучала и оцнивала прізжавшихъ молодыхъ двушекъ. Однако, пока никто изъ нихъ не могъ особенно смутить ее: она и у самыхъ хорошенькихъ находила недостатки и погршности туалета. Ей-же то и дло отражавшія ее зеркала подтверждали, что она сегодня хороша какъ никогда.

Чудесный утренній подарокъ отца — широкій браслетъ сверкалъ своими брилліантами. Да и другой, боле скромный утренній подарокъ не былъ забытъ: въ волосахъ Маши и на груды ея бллись душистыя втки ландышей изъ неизвстно кмъ присланнаго букета…

Самъ Александръ Сергевичъ, хоть и не заботился объ этомъ., былъ очень красивъ. Фракъ, далеко не новаго фасона, но отлично сшитый, шелъ къ нему. Онъ тщательно причесалъ волосы, такъ что они уже не падали космами на воротникъ и, несмотря на длинную бороду, казался совсмъ молодымъ человкомъ. На лиц своемъ онъ вызвалъ любезную улыбку, относившуюся безразлично ко всмъ, и старался добросовстно исполнять роль хозяина. Онъ давно ужъ отвыкъ отъ общества и всегда въ большомъ собраніи чувствовалъ себя неловко и принужденно. Къ тому-же вс эти люди, наполнявшіе теперь его комнаты, очень мало его занимали; у него съ ними почти не было общихъ интересовъ. Онъ обходилъ всхъ, съ усиліемъ обдумывая и припоминая, кому что надо сказать или о чемъ освдомиться.

Въ кабинет было раскрыто три карточныхъ стола, и устроились партіи. Тутъ собрались самые почтенные гости. Были здсь нарядныя старушки. Одна все трясла головою и то и дло глядла въ старинный золотой лорнетъ, чисто по привычк и изъ увренности, что такъ слдуетъ, потому что и въ лорнетъ и безъ лорнета равно плохо видла. Другая, тоже по привычк, все еще являла слды непосильной своей борьбы съ временемъ: брови у нея совсмъ вылзли; но она ихъ нарисовала, а такъ какъ старыя руки при этомъ дрожали, то одна бровь вышла выше и длинне другой. Третья старушка держалась такъ, что каждымъ своимъ движеніемъ, каждой миной будто говорила «Je fais bonne mine au mauvais jeu… что длать! но все-же вс должны отлично чувствовать, что я только благосклонна, а нахожусь не совсмъ въ томъ обществ, къ которому привыкла»…

Были здсь два генерала: одинъ длинный, сухой, ужасно похожій на недавно открытую мумію Рамзеса II, а другой — маленькій, толстенькій, съ лицомъ добродушной старой нянюшки. Остальные были тоже генералы, но уже статскіе, на лицахъ которыхъ лежала несмываемая печать долгихъ лтъ, проведенныхъ въ затхлобумажной департаментской атмосфер.

Въ Машиной гостиной устроились, подъ наблюденіемъ Настасьи Петровны, дамы мене важнаго вида и мене почтенныхъ лтъ, а также и не столь чиновные мужчины. И тутъ, какъ-то совсмъ незамтно, вдругъ появился зеленый карточный столикъ и, подъ шумокъ разговора, сама собою образовалась партія.

Настасья Петровна была какъ въ чаду, едва понимала, что ей говорятъ, а отвчала уже чисто по вдохновенію. Она все ждала «бды» и въ то-же время должна была убждаться, что все хорошо и не только «прилично», но совсмъ «какъ въ самыхъ лучшихъ домахъ». Два лакея отъ ресторатора, боле похожіе на губернаторскихъ чиновниковъ для особыхъ порученій, чмъ на лакеевъ, безшумно, съ достоинствомъ и ловкостью разносили чай и печенья на серебряныхъ подносахъ.

Даже Иванъ, доставлявшій Настась Петровн не мало горя своей заносчивостью и способностью ежедневно бить ламповыя стекла (причемъ онъ равнодушно заявлялъ, что если стеколъ не бить, то къ чему-же тогда вс ламповые и стекольные магазины), былъ неузнаваемъ. Онъ, видимо, не хотлъ ударить лицомъ въ грязь передъ своими изящными коллегами и изо всхъ силъ подражалъ имъ.

«Да, здсь-то хорошо, а что-то тамъ, въ буфет и кухн?!» — мучительно думалось Настась Петровн.

VI