— Семёныч! — окликнул крепкого кряжистого мужика, сидящего чуть в стороне и одетого в чуть более добротный ватник, чем вся остальная бригада, самый молодой работяга, — долго нам ещё так сидеть?
— А ты, Гвоздь, уже передохнул, значит? — не поворачивая головы к интересующемуся, глубоким басом, медленно, с лёгкой угрозой в голосе ответил Семёныч, — тогда живо зады оторвали и пошли разгребать битый кирпич и готовить площадку для завтрашнего!
На грозную тираду никто из оставшихся работяг никак не отреагировал. Только молодой, озвучивший свой вопрос.
— Семёныч, я же ни-ни! Сил уже нет, какой день не разгибаемся с утра и до ночи! Каждая минута отдыха на вес золота! Вот тебя, как бригадира и спросил, сколько нам его насыпало? А ты сразу зады рвать гонишь!
— Есть силы болтать, значит, не так и устал! — отрезал Семёныч.
В полуразрушенном здании на короткое время воцарилась тишина. Но она продержалась от силы пару минут.
— Тьфу, молотком по шляпке! — привычно ругнулся Гвоздь, — Ща, вот честное слово, встану и пойду лопатой махать, только не томи душу, Семёныч, обскажи, как знаешь, кого сидим, чего ждём?
Бригадир тяжело вздохнул, медленно выдохнув тёплый пар, глянул на мужиков своей бригады. Все шестеро смотрели с ожиданием и любопытством. Было видно, что тема интересна всем. Но озвучивать интерес бригады был выбран, как всегда, самый молодой и горячий.
— Слышали, небось, что вчера запустили второй конвейер в соседнем цехе? — буркнул бригадир
В ответ послышалось согласное мычание и несколько голов степенно кивнули. Попробуй тут не услышать.
— А повреждения там были не меньше, чем тут, — кивнул Семёныч на окружающую разруху, — и работы там по уму было почти на две недели.
Мужики снова согласно загудели.
Второй цех по производству тушёнки, в котором они уже неделю разгребают обломки и сейчас греются у рукотворного костерка, ещё неделю назад выглядел так же, как и первый, расположенный по соседству. И вот в первом цехе часть оборудования уже восстановлена, производственный процесс, худо-бедно, запущен. А у них тут, словно и не делали ничего.
— Апраксины там помогли. Скоро и к нам заглянут, — веско припечатал Семёныч.
— Так их ведь убили всех! — вскинулся один из мужиков, до этого молча слушающих бригадира, — я же своими глазами видел, сам там чуть не сгорел, еле спасся!
— Э, нет, Филимон, то-то и дело, что не всех! Не всё ты там видел.
— Зато живой остался, — смутился Филимон и не стал спорить с бригадиром.
— Выжили наши защитники, — продолжил бригадир, — И всех, кто их живота лишить пытался, убили в ответ.
— Всех? — с каким-то суеверным ужасом переспросил Гвоздь.
— Всех! — резко выдохнул Семёныч.
— Молотком по шляпке…
Рабочие неуверенно загомонили, обсуждая услышанное. Загруженные свыше предела сил, брошенные на разбор завалов, уборку мёртвых тел с улиц, восстановление производства, обычные люди, выжившие в аду, накрывшем родной Екатеринбург, первые дни после случившегося не имели ни сил, ни возможности задумываться о будущем. Есть те, кто выше. Есть те, кто отдаёт приказы, распределяет работы и у кого голова болит благополучием города, а уж они, простые люди, коли выживет город, тоже не пропадут. И они, и их семьи. Выполняй то, что тебе поручено, верь и молись.
Но постепенно ситуация перестала быть предельно критической, став просто тяжёлой и люди стали смотреть по сторонам и задаваться вопросами. И об Апраксиных в том числе. О тех, на чьих плечах лежит благополучие города.
Не все были на ристалище, в тот роковой момент, но те, кто был и смог выжить… Они рассказывали разное. В том числе и о том, кто был противником Апраксиных. Уж кому служил новый директор мясной школы, знал весь город.
— Ведь не простит император, — пробормотал кто-то слишком громко.
— А это пусть голова у родовитых болит, простит их император или нет! — отрезал Семёныч, — наше дело маленькое! Сказали расчистить и ждать. Вот, расчистили и ждём! И следим за языками!
— А точно всех-всех убили? — уточнил у Семёныча Филимон, — там же девулька на ристалище была. Дюже высокородная, то ли внучка, то ли правнучка императора! Родная кровь!
На этот вопрос ответа так и не прозвучало. Бригадир зыркнул в сторону бригады и парочка мужиков посообразительнее в два тычка заткнули излишне любопытного.
— Семёныч, а чем нам тут родовитые помогут? — снова влез с вопросом Гвоздь, — тут не родовитых нужно, а кран мостовой вон восстанавливать, да железо это многотонное им подымать да фундаменты крепить.
— А то я не знаю, — хмыкнул бригадир, — что без крана мы тут ничего не сделаем, и десяток этих синемундирников Апраксиных ничем нам не помогут. Даже с оборудованием. Да и маги не сдюжат, сломают станок раньше. Я инженеру всё как есть обсказал.
— И что?
— И ничего. Первый цех заработал? И наш заработает. Сидим. Греемся. Ждём.
И снова на короткое время в помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь завываниями ветра и сухим шелестом снежинок, разбивающихся об бетон и сталь при особо сильных порывах. Сухо потрескивал костерок, в который периодически подбрасывали по паре обломков досок, негодных уже ни на что.