«Не знаю, что произошло. На палубу у-бота,[66] с закрашенным номером на рубке, нас, пассажиров, экипаж пускал далеко не всегда, а в последние недели и вовсе совсем редко. Некий резон в этом был — флотской сноровки вовремя нырнуть в люк, который нужно было задраить за собой за считанные секунды до погружения, у нас не было. Да и отношение моряков, весьма почтительное поначалу, ко второй половине пути… даже не испортилось — стало равнодушным. Как к грузу, который нужно доставить из точки А в точку Б. Причём непонятно зачем — если только не считать приказ, отданный мертвецом и подтверждённый другими мертвецами. То, что некоторые из мертвецов были ещё живы и даже думали про себя, что сражаются за Родину, ничего, по большому счёту, не меняло.
Не знаю, что произошло. Думаю, после бегства из Средиземного моря, после перехода по Атлантике, когда под водой требовалось прятаться не только от любого шума, но даже от света дня, после Африки, где дважды пришлось буквально ощупывать берег, отыскивая замаскированные танкеры, люди просто устали. Экипаж собрался, когда у берегов Юго-Восточной Азии нам опять пришлось играть в смертельные кошки-мышки с несколькими флотами США. Но когда авианосные группы в окружении эсминцев остались позади, а по правой раковине замаячил берег самого крупного из островов Японии — силы просто кончились. И это случилось.
За минуту до удара сыграли погружение и боевую тревогу — за дни, проведенные на борту, я выучил все сигналы. Обычно в это время у-бот уже шёл под водой под шноркелем[67], когда погода позволяла, но в тот день погружение почему-то отложили. Возможно — поломка, возможно — обычная халатность. Кто теперь скажет? Скорее всего это был не корабль — одиночный бомбардировщик или заблудившийся торпедоносец, которому повезло. В любом случае — мы начали погружаться, люк ставшего нам домом отсека задраили… а потом — страшный удар. Удар, от которого содрогнулся весь корпус, меня и Кристину сбило с ног, погас свет. Погружение продолжалось — слишком быстро, с увеличивающимся дифферентом на нос. Но тут нам, наконец, повезло — если только подобное можно назвать везением. Ещё один сотрясающий мир удар — и лодка вернулась на ровный киль. Мы лежали на дне, ещё живые, но уже мёртвые…»
— Беглец из Рейха, — протянула Ма, окончательно разворошив причёску вновь заскучавшей и начавшей задрёмывать Нанао. — Что ж, звучит… в целом логично. В конце войны в Европе немцы использовали подводные лодки для вывоза ценностей и эвакуации тех, кому в плен сдаваться категорически не рекомендовалось. Как я понимаю, это твоё оружие тоже везли на «у-боте без номера»? И где оно теперь?
— Всё там же. На дне.
— Окасан, ты издеваешься? — с надеждой спросила Ма у бабушки.
— Я говорю абсолютно серьёзно, — оскорбилась Ба.