Воплощение

— Всё равно проверяйте… Только вежливо и аккуратно, а не как обычно, — распорядился Гиммлер. — Герман здесь? Открывайте, я сам с ним поговорю. Вы всё правильно сделали, герр Вилигут, но теперь нам нужно его добровольное сотрудничество во славу Нации.

Генрих задумался, и сам себе кивнул:

— И подготовьте отряд только из неодаренных для поездки в Швейцарию. Начинаем работы по проекту «Зеркало». Если сможете получить хоть какой-то результат, считайте, что вписали своё имя золотыми буквами в историю Третьего Рейха. Про такие мелочи, как подчинение «Аненербе» лично фюреру, выделение в самостоятельную организацию и неограниченные фонды для исследований я даже не говорю[36]…

Часть 2. Кадры решают всё. [37]

Глава 11

Лето! Каникулы! Каждый день можно открывать глаза и понимать: сессия осталась в прошлом. Не навсегда — о, нет, конечно. Пока — не навсегда. И уж точно у меня впереди много пробуждений, когда можно не начинать свой день с планирования по часам и минутам, а просто плыть по течению, лениво подчиняясь неизбежным обстоятельствам вроде голода, жажды…

— Сыночек, ты проснулся? Завтрак уже на столе и остывает!

…или родителей. Блин.

— Сыночек? — хмуро п‍е​респро​сил я у м​​атери, добравшись до кухни.

Родительская квартира‍ — после практически года жизни на съёмной — казалась неуловимо-чужой. Кроме того, как внезапно выяснилось, чашки, ложки, тарелки и прочие предметы первой пищевой необходимости, мать кладёт совсем не так, как мне удобно. Вчера, например, я битых десять минут искал средство для мытья посуды и щётки, перерыл всё. И, разумеется, не догадался, что кто-то может умудриться положить искомое под раковину.

— Сыночек! — с энтузиазмом откликнулась родительница. — Доброе утро!

Я покосился на часы, показывающие восемь тридцать, и мужественно промолчал. Вместо этого поинтересовался другим:

— Ты раньше не называла меня так… уменьшительно-ласкательно.

— Ты вернулся домой, и я только теперь поняла, как по тебе соскучилась! — посмотрела она на меня с глупой улыбкой.

Я опять проглотил всё, что было готово сорваться с языка: отлично выучил, к чему какая реплика приводит. «Я уже большой, мам.» — «Раз ты так говоришь, значит, ещё маленький.» «Мне семнадцать уже, если что» — «О, ну тогда тебя уже не должны задевать сюсюканья, правда?» Иногда даже самые близкие люди безумно бесят, и ничего не поделаешь. Все, кроме Ми. Наверное, потому, что она совершенство и идеальная девушка — вот без всякого преувеличения.

Последнюю мысль я отправил по телепатическому каналу, подкрепив нужной волной чувств. Ответная волна тепла, приправленная малой толикой слегка игривого смущения, заставила меня блаженно улыбнуться про себя, и в реальности тоже. Вот так гораздо лучше, чем «радовать» родительницу кислой рожей… А, чёрт!‍

-​ Мама,​ это что?​​ — улыбку удержать не удалось.

— Сырники, — радост‍но ответила она, и добила: — со сгущёнкой. Что-то не так?

Говорят, если завтрак невкусный, значит вы его едите на двое суток раньше, чем нужно. В детстве я терпеть не мог помидоры, зелёный лук, почему-то горох и ещё уже не помню что. Постепенно пропущенные по обстоятельствам обеды в школе убедили меня в обратном, а уж после начала студенческой жизни я и вовсе серьёзно пересмотрел свои взгляды на питание. Ну там, знаете: «горячее не может быть сырым» и «съедобное не может быть невкусным». Тем не менее, сырники так и остались в моём чёрном списке вместе с капустой-брокколи. Бывает. Не могла же мать про эту мою маленькую слабость забыть за год?

— Я не ем сырники, ты же знаешь, — аккуратно отодвинув от себя тарелку, напомнил я.

— Что за глупости? — тарелка была решительно задвинута мне под нос. — Ешь! Ещё варенье есть, если сгущенки не хочешь. Малиновое!

— Серьёзно? — я посмотрел на мать поверх румяных оладушек и, на всякий случай, принюхался. М-да, всё так же воротит, как и раньше, от одного запаха. — Мам, а ничего другого нет?

— Неужели творог был скисшим? — мама ничтоже сумняшеся отломила кусочек сырника рукой прямо на моей тарелке и отправила в рот. — Умм, нофмально фсё. Не понимаю, чего ты раскапризничался, как маленький?

Любимый аргумент последних двух лет пошёл в ход. «Маленьким» родители меня перестали называть где-то с семи лет — наоборот, поощряли самостоятельность и говорили «уже совсем большой». Я старался соответствовать — сначала действительно из детской гордости, а с дв‍е​надцат​и лет — с​​ледуя нашему с Мирен плану. И вот — как прорвало.‍

— Слишком рано разбудили, вот и аппетита нет? — с намёком предположил я, вставая из-за стола.

— Но ты же всегда просыпался чуть свет, даже будильником не пользовался… — с недоумением донеслось мне вслед. Дом, милый дом. И как я тут прожил пятнадцать с половиной лет? Главное, меня же все эти мелкие привычные неудобства раньше совершенно не напрягали…

* * *

— Живей, живей! Куда?! О, идиото!

— Матка боска, да ты сам тупой!

— Двойка, прекратить разговоры в эфире. Звено «бета» — слушать сарджа.