Воображаемые девушки

Оуэн сделал шаг в направлении ванной и вдруг остановился. Вернулся, встал рядом со мной.

– Эй, Хлоя? Можно спросить у тебя кое-что?

Тут я все поняла. Вернее, думала, что поняла. Я совершенно ничего не видела в тумане, который наслала моя сестра, но Оуэн все это время собирал пазл по кусочкам. Он тоже заметил, что с его подружкой Лондон что-то не так.

– Да, конечно, – в предвкушении вопроса ответила я.

Может, достаточно будет того, что один человек произнесет это, и все вокруг разрушится. Первыми упадут стены, они очень хрупкие. Потом рухнет потолок. В небе раздадутся звуки лопающихся воздушных шариков, а затем появится яркая радуга, и красные ленточки, безжизненно поникнув, слетят на землю.

Но Оуэн произнес:

– Не возражаешь, если я приму душ здесь?

Я даже не сразу сообразила, что ему ответить.

– Мы работали несколько часов подряд, – продолжал он, – и было так жарко… Так ты не возражаешь?

Я покачала головой.

– Возьми синее полотенце, – ответила я. – Оно чистое.

Я вошла в свою комнату и закрыла дверь – вернее, передвинула ее, чтобы закрыть проем.

Я сидела на краешке своей кровати и думала о чем-то, когда вдруг раздался шум воды в душе. Я думала о том, что моя сестра уехала и вернется домой только через несколько часов. О том, что после того раза, когда Джона поднялся, чтобы поговорить с нами, когда мы были на «вдовьей площадке», он больше ни разу не перешагнул через барьер. О том, что все остальные парни уже разъехались. О том, что мы с Оуэном были почти одни.

Я думала о том, почему он недостоин того, чтобы нравиться мне. Нет. Что он был не для меня – я знала это, как если бы Руби, взяв свой карандаш для глаз, вывела у него на груди своим особенным почерком эти три слова: «Не для тебя». Руби сказала «нет», а я всегда делала так, как говорила мне Руби.

Но Руби никогда не спрашивала меня, с кем можно встречаться ей. Она всегда брала все, что хотела, и не ждала разрешения кого бы то ни было. Это лето было тому доказательством.

И тут я услышала свое имя. Оуэн звал меня из душа.

Когда я подошла, дверь была приоткрыта, из ванной валил пар. День был жаркий для такого горячего душа, но я была не против пара – так было почти невозможно ничего увидеть.

– Да? – сказала я в белую пелену. – Ты звал меня?

– Здесь нет мыла, – отозвался он.

– Есть, на полочке.

Во влажном тумане из-за занавески появилась его рука с растопыренными пальцами и начала слепо шарить по стене. Я взяла ее, направляя к полочке, к куску мыла. Он схватил его, и я отпустила его руку. Оуэн протянул руку обратно, но я успела увидеть его в душе. Успела увидеть его и то, что он смотрел на меня.

Я вернулась в свою комнату и снова села на краешек кровати, чтобы выровнять дыхание. Кожа стала гладкой от пара, он же заполнил мои легкие.

Я так и сидела, тяжело дыша, когда в комнату вошел Оуэн. Он вытерся и надел свою одежду, но его грудь была еще мокрой – футболка липла к ней – а с его волос стекала вода и оставляла темные пятна на плечах.

– Спасибо, – сказал он.

– Пожалуйста.

Руби никогда не стала бы говорить таким голосом с мальчишкой. Руби не предложила бы ему свое чистое полотенце и не позволила бы воспользоваться своим куском эвкалиптового мыла, тем более тем же, которым сама мылась этим утром. Руби не сидела бы на кровати и не смотрела на свои руки. Руби не краснела бы у него на глазах – для нее это было бы как бежать с ним по холму наперегонки, напрягаясь из-за всех сил, и в самый последний момент сдасться и позволить ему выиграть.

Я выдала себя с головой. А Руби всегда говорила мне, что парням нужно оставлять загадку. Никогда они не должны знать, чем обернется ночь, потому что – и тут она толкала меня в грудь, в самый центр – вся власть в твоих руках. Это твоя ночь, не его.

Но с Оуэном я потеряла всякий контроль над собой. С той самой минуты, как разрешила ему переступить через ворота.

Волосы свисали ему на лицо, сейчас почти коричневые. Он не знал, как долго мне нравился. Еще до того, как у него был ирокез, до того, как он сделал стрижку «канадка», даже до того, как однажды побрился наголо. Он нравился мне, когда его волосы были коричневыми, обычными, и, может, Оуэн даже не помнил этого цвета, зато его помнила я. И он нравился мне с зелеными волосами. И с красными, которые потом выцвели до розового. Теперь кончики его волос были голубыми, бледно-бледно голубыми, словно он покрасил их сто лет назад и со временем краска смылась. Словно за те два года, что меня не было, он покрасил их в синий и с тех пор не парился перекрашивать – словно то время, пока я жила в другом месте, отпечаталось в его волосах.

– Мне позвонить другу, чтобы забрал меня? – спросил Оуэн. – Или…

Я покачала головой, имея в виду, что он может остаться.

– Мне… закрыть дверь?

– Да. Замка нет, но да.