Она отвлекала меня, пыталась заставить говорить о чем угодно, только не о том, что я видела только что прямо здесь и сейчас.
Лондон.
Но Лондон не могла наливать себе из кега стакан пива, в этом я была уверена. Это не Лондон болтала с каким-то парнем. Это не Лондон с полосками на рукавах прикрывала рот рукой, пряча смех. Это не ее волосы были неровно отрезаны, еще больше топорщась клочками, чем я помнила, обесцвеченные еще сильнее, чем раньше, и по-прежнему открывающие оба ее уха. Нет. Это не смех Лондон, хотя и похожий на ее, поднимался над костром и эхом раскатывался по яме карьера. Темная ночь и шум вечеринки играли с моим сознанием, огонь костра вызывал галлюцинации. Я единственная, кто тут был не в себе.
Но потом Лондон подняла глаза и встретилась со мной взглядом. Улыбнулась. Это была она, она, и никто другой.
Лондон, которую похоронили два года назад, каким-то образом все еще была жива и стояла прямо передо мной.
Я взглянула на Руби, чтобы услышать подтверждение, но мы больше не были одни и не могли говорить обо всем на свете.
– Пити, – протянула сестра, – следи за рукой.
К нам присоединился Пит. Он тряс рукой, как будто его только что шлепнули, и говорил:
– Парень может и попытаться, верно?
Руби пристально смотрела на него.
– Нет, – сказала она. – Не дважды. Не со мной.
– Но Руби, – вмешалась я, говоря совсем не о Пите и не о том, куда он положил свою руку.
Она поняла. Потому что тоже смотрела на кег. Потом громко, для Пита, ответила мне:
– Ты же знаешь ту девчонку, Лондон? Из школы? – Ее рот произносил слова, но глаза говорили совершенно другое. В них поблескивал красный огонек. Они предупреждали меня не произносить то, что я хотела произнести.
Теперь историей управляла я, могла повернуть ее в любом направлении, в каком вздумается. Спуститься ко дну карьера, метнуться прямиком к костру или подняться выше самых высоких деревьев. История, которую ты выбрал для рассказа, – не всегда та история, в которую ты веришь. Поэтому я тоже громко ответила:
– Да, я знаю ее.
И Руби, успокоившись, улыбнулась, а потом закрыла глаза. И вдруг вид у нее сделался усталый, она слегка пошатнулась, как будто ей срочно нужно присесть. Пит вытянул руку, несмотря на то что мог снова получить по ней – вдруг Руби решит опереться на него. Но она быстро встряхнула головой и открыла глаза. Зеленые, как я помнила, по ним, ярким и пронзительным, ее узнавали. И сказала:
– Так я и подумала. Вы вместе ходили на французский, верно?
– Верно, – слабым голосом подтвердила я.
– Пива хочешь? – спросил Пит.
– Хлоя не пьет, – огрызнулась Руби, заставляя его замолчать.
Она подошла ближе. Ее руки снова обвились вокруг меня: локти, запястья, пальцы повисли на моей шее, чтобы не отпускать. Сестра могла бы закрыть мой рот ладонью, но в этом не было необходимости: я не собиралась ничего говорить.
Она прижала меня к себе и, клянусь, выдохнула слова в мои волосы:
– Видишь, Хло? Всё опять по-прежнему.
И – вдруг, без всяких объяснений тайн неизвестных уголков вселенной – все просто стало опять по-прежнему, хоть я и понятия не имела, каким образом.
Смотрите сами: Лондон была там, как будто все вернулось на круги своя. Как будто ничего и не было. В точности как сказала Руби.
5
Лондон не знала
Лондон не знала, что должна была быть мертвой. Иначе не смеялась бы так громко, широко открыв рот, так свободно. Девчонка из могилы не стала бы опрокидывать в себя «Пабст», наплевав на то, какой у него вкус, не улыбалась бы пьяной улыбкой, когда пиво стекало по ее подбородку.
Она выглядела счастливой, я ни разу не видела ее такой. Лондон стояла рядом с костром с тремя другими девчонками. Ее кожа светилась, хотя, наверное, это было из-за пламени, потому что те три девчонки тоже светились. Мы все светились. Она была такой же живой, как и я.
– Думаю, я… – начала было я, – думаю, она…
Но Руби не дала мне закончить.
– Хочешь пить? – спросила она, давая понять, что мы обсудим всё позже. – Я принесу тебе воды. Пити, пригляди за моей младшей сестренкой и не позволяй ей близко подходить к огню, ладно?
Он кивнул, и Руби словно испарилась. Вот она была здесь, идя через гравий в своих высоких ботинках, и вот ее нет, сарафан растворился в ночи.
Именно такой я ее и помнила.
– Мне нужно сесть, – сказала я.
Пит сразу же подскочил ко мне и отвел к откосу, покрытому щебнем. Он согласился позаботиться обо мне не без корысти – явно рассчитывал, что будет вознагражден Руби (что вряд ли), рисовал себе эту награду, пока помогал мне сесть, снова и снова прокручивал эту картинку в своей голове. Это так затянуло его, что когда Пит протянул руку, чтобы погладить меня по голове, то промахнулся и толкнул меня в грудь.
Прощай, награда.
– Блин, – сказал он, – я только что ударил тебя в сиськи?
Да, но я не собиралась признавать этот факт.
– Не волнуйся, – услышала я собственный голос. Мои глаза по-прежнему были прикованы к костру.
– Ты в порядке? Уверена? Тебе не больно? – Его голос был полон подобострастного сожаления, как будто он только что переехал моего щенка, но на самом деле тревожился Пит исключительно из-за Руби.