Вольта

Потом Вольта упомянул про электрические атмосферы и возвратные удары. «Мистер Гальвани, который, по-видимому, недостаточно продумал это присутствие электрических атмосфер и который еще не знал о чудовищной чувствительности его лягушки, был крайне поражен подобным эффектом, однако он не покажется столь же чудесным другим физикам». Теперь четко и кратко главное: лягушка — всего лишь очень чуткий прибор; мышцей движет нерв, а сам он возбуждается электричеством от лейденской банки или двух металлов, на нерв наложенных. Вывод ясен: банка и металлы дают одинаковую продукцию!

На этом первое письмо обрывалось. Ведь надо дать время на то, чтоб Кавалло дошел до Бэнкса, разъяснил ему, что и как, тот еще должен снабдить новостями своих метров, и те не сразу проглотят новые сведения.

Тут подоспел Джовьо: твой долг спасать аристократов, тебе надо ехать и Турин, французские бунтовщики, мол, там свирепствуют! Вольта разгорячен успехами в битве с болонцами, он человеколюбив, а обиженным надо помочь. И он мчится в Турин. Увиденное его потрясло, и в адрес «сиятельного лица» отправляется срочная депеша о необходимости защищать Ниццу во что бы то ни стало. «Сдача этого города была бы равноценна краху эмигрантов, но можно ли играть на руку революционерам? После поражения пруссаков 20 сентября под Вальми возникла еще одна республика! Генерал Густине после Рено оккупировал Вормс и Майнц, Дюмурье идет на Бельгию, Монтескью занял Савойю, Ансельм нацелен на Ниццу. Сверх того Витторио Амедео III придется отвоевывать Сардинию и защищать альпийскую границу».

В бурях такого рода у Вольты еще нет компаса, он сбит с толку, он не видит ни истоков, ни той цели, к которой устремляется политический ураган. Чем руководствоваться, когда приходит массовое несчастье, когда ветер срывает с фундамента обжитый домик? Конечно, человеколюбием. И впечатлительный Вольта, переоценивая свои силы, чувствует себя военным стратегом. Он искренно почитает высокородных английских лордов, гордится знакомством с парижскими академиками, он сам почти член того же круга избранных, только еще без титулов и денег. Они говорят о бунте, и он повторяет за авторитетами. Они требуют обуздать чернь, и он жалеет бедные жертвы. Откуда Вольте знать, что это не бунт, а Великая французская революция! Но чуть погодя он начнет прозревать, набравшись недостающего ему опыта. Он по-другому взглянет на «страдающих» вельмож, на его ресницах начнут просыхать слезы сочувствия и общечеловеческой благодати.

Пока же вслед посланию о туринских делах — письмо Маруму. Сенсация про кисловатый вкус на языке от металлов. Если серебро и цинк поменять местами, то ощущение изменится. Язык стал индикатором направления течения электрического флюида. Эффектно! К тому же языком можно построить шкалу металлов по их электрической активности! Чуть подробнее, немножко точнее фразы, и можно заклеивать.

Теперь пора вспомнить про Кавалло. Уж два месяца, как почтовая карета умчала через Швейцарию первое письмо за Ла-Манш, где его соотечественник, как послушный и умелый садовник, должен укоренить Вольтов росток на британской земле. Дело пора заканчивать, и 25 октября в Лондон отбыло второе письмо к Кавалло — в продолжение первого.

Его текст чисто деловой. «Два металла гонят электричество везде, где бы их ни приложить: тело или провод вода или влажный ковер».

Президент Королевского общества суммировал итог. Голоса лондонских ученых слились вокруг Бэнкса в дружный хор: какие эффектные опыты! Браво, этот труд надо выдвинуть на соискание медали! Так труд Вольты о металлическом электричестве, выуженном из гальванического озера всякой всячины, удостоился почетного золотого диска имени Готфри Копли.

В конце октября Вольта отправил научное послание в Лондон, а через две недели сам поехал из дома в Павию, чтобы продолжить занятия со студентами. А тут его уже дожидалось письмо от Джованнии Альдини, болонского профессора, племянника Гальвани, которое писалось как раз в то же время, когда рука Вольты выводила назначенные лондонским адресатам укоризны животному электричеству.