Волшебство. Семинары и практика

Еще несколько минут назад мне было интересно, как они воспринимают меня, кем я кажусь им с моей приличной внешностью, но в разгильдяйском наряде, который не очень-то мне идет. Теперь же меня меньше всего волновало, как я выгляжу и как меня видят. У меня появились дела поважнее, и одно из них – найти подходящий, удобный для использования в привычной среде, рычажок. Предметы на «бардачных» прилавках, оказывается, были не разбросаны, а расположены именно так, как того требовали их история и назначение.

Рыться в этих вещах больше не было необходимости: мой рычажок сам должен меня узнать и показаться… Вот этот вполне подойдет… И все же, видеть объем – это еще полдела, надо еще уметь им пользоваться… А детали подобного общения мне были неведомы.

За прилавком с внезапно проступившими предметами стояла высокая, очень серьезная старая ведьма в очках.

– Сколько стоит? – спросила я, указывая на медальончик из неизвестного мне натурального камня в форме листика, на тонкой серебряной цепочке.

– Какая разница? – пожала плечами ведьма. Лицо ее было непроницаемо, без тени улыбки.

Я достала кошелек и спросила иначе:

– Сколько же мне заплатить?

– Ну, дайте два доллара, – ответила ведьма безразличным тоном. – Или любую другую сумму.

Два бакса за медальончик на серебряной цепочке с натуральным камнем. Этого мало, пожалуй, даже для блошиного рынка.

– Это все равно, – ответила моим мыслям ведьма. – В магазинах могут попросить заплатить за рычажок личную цену, а у нас в этом нет никакого смысла. Держите.

– Два доллара? – раздался голос за моей спиной. Это сказала женщина-полутень. – Ирэн, иди сюда! – позвала она подругу. – Смотри, серебряная цепочка и медальончик из яшмы – всего за два доллара продают. А у вас есть еще?

– Из волшебной яшмы! – поправила ее ведьма. – Но больше нет. Каждая вещь уникальна. У нас все – в одном экземпляре.

– Вы только что его выложили, я не видела… – протянула женщина разочарованно. – А что у вас еще есть?

– Вы можете купить все, что видите, вернее, все, что увидите на этом прилавке, – ответила ведьма сдержанно. Я рассматривала нежный листик из волшебной яшмы с тонкими прожилками, вырезанными искусным мастером. С одной стороны листика – красные брызги по серому, а с другой – серые по красному.

– Да-да, это двусторонний рычажок, – подтвердила ведьма. – Надевайте прямо сейчас, чтоб скорее привыкнуть. Я рада, что он вас нашел.

С этими словами она поблагодарила меня за покупку, взяла два доллара, отошла от прилавка и положила деньги под камень с высказыванием Овидия «Все меняется, ничто не исчезает».

Самым большим потрясением было, пожалуй, то, что предметы, прежде казавшиеся разрозненными, оказались частью одного могущественного, расходящегося в разных направлениях объема, и мой новый медальон из волшебной яшмы в том числе. Надев его, я связала себя с этим целым, он стал рычажком, при помощи которого я смогу менять привычный для меня мир. Потому-то сумма, за него заплаченная, не имела значения. Эти деньги все равно вернутся ко мне в какой-нибудь форме. А ведьма, продавшая мне его, потеряет их каким-нибудь способом, а раз так, то торг не только неуместен, но даже смешон.

Ведьмы и старики-хиппи оказались связаны друг с другом каким-то необъяснимым образом. Во всяком случае названия этой связи я еще не знала. Источник ее исходил от дамы в красном платье, стоявшей у входа. Ее снежно-седые волосы не висели вдоль щек и не вились свободно, как у других ведьм, а были уложены в высокую прическу и украшены диадемой, что делало ее похожей на карточную королеву. Я решила, что она здесь главная.

Предметы, прежде казавшиеся неодушевленными, сейчас казались живее некоторых людей, но не в привычном смысле этого слова. Понятие «живого» и «неживого» приобрело другое значение: все, что было способно меняться, впитывая в себя происходящее, отбрасывая ненужное и влияя на окружающий мир – было живым. Оно было связано само с собой в разных стадиях и состояниях, и продолжалось, будто цепь, уходящая из прошлого по разным направлениям объема, в том числе и в будущее. А то, что ничего не накапливало, не менялось, не несло важного сообщения, было «неживым». Игрушечный медвежонок в синюю клеточку, старая кукла и даже обшарпанная серая дверь, выставленные для продажи, несли больше информации и были «живее» некоторых людей. Люди, казавшиеся бледными тенями, скользили по вечно замкнутому кругу, производя одни и те же действия, произнося несколько наборов малозначительных слов. Не умея использовать собственное прошлое, они встроили себя в плоские схемы, настолько простые, что любая объемная гадалка могла легко предсказать их будущее. Самой живой оказалась картина с изображением голой женщины, которую продавал пожилой джентльмен с усами – она могла изменить нового владельца до неузнаваемости.

Конечно, лектор был прав, когда сказал, что в месте высокой концентрации чудес больше возможности увидеть объем вместо кучи плоскостей, но была права и старушка-попутчица: слишком много всего, слишком много!