Потом, по-моему, я размышлял о том, что Бонни обладает природной грацией. Физической грацией, как у прирожденных спортсменов. У нее уверенная походка, она прямо держит спину и очень легко двигается. А еще у нее есть чувство такта. Она чувствует, когда можно придуриваться, а когда быть серьезной, когда заговорить, а когда заткнуться.
И сексуальная грация. Ей нравилось заниматься любовью. Со мной. И каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждое движение — все было ей желанно. Она не выставляли себя напоказ, не выпячивала задницу от восхищения, даже когда действительно испытывала таковое, не хватала себя за сиськи, как будто это были военные трофеи в эротической схватке. Она вела себя естественно. Грациозно. Без понта.
Должно быть, мы слишком устали, чтобы снова трахаться, поэтому мы просто занялись любовью. Потом я лег на спину, уставился на балки в потолке, и подумал: я больше чем удовлетворил ее. Я для нее стал чем-то важным в жизни.
— Можно, я посплю? — спросила она.
— Конечно.
— Я надеюсь, ты останешься до утра.
— Конечно, останусь.
Я даже разозлился. Неужели она подумала, что я приймак на одну ночь, который в три часа ночи крадется к выходу — и тикать.
— Не сердись, — сказала она. — Это не из-за тебя, а из-за меня. Это я нуждаюсь в доказательствах, чтобы быть хоть немного уверенней.
— Будь уверена, — прошептал я.
Около трех часов ночи я проснулся. Она крепко спала.
— Бонни.
Ее голова лежала у меня на руке. Я почувствовал, как затрепетали ее ресницы, когда она открыла глаза.
— Привет.
— Привет. Слушай, — сказал я. — Я хочу тебе что-то сказать.
— Что?
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю. — Потом она спросила: — А мы часом не староваты для этого?
— Нет. Спи.
Я проснулся в шесть тридцать. Она сварила мне кофе. Я снова сказал ей, что люблю ее. Пообещал позвонить с работы или, если не получится оттуда — когда освобожусь.
Я сел в свой «ягуар». Он всю ночь простоял открытым, и обивка сидений была влажной. Я покатил домой, промокший, усталый, но переполненный чувством, которое, думаю, люди называют счастьем.
Я вошел в дом. Зевнул. Подумал, как хорошо было бы снова оказаться в постели в объятиях Бонни. Ужасно усталый. Мне нужна была встряска. Я сделал двойной скрудрайвер [34]. Выпил его, сделал еще один. Позвонил на работу и покашлял. Сказал, что у меня какой-то вирус. Высокая температура. Рэй Карбоун сказал: — Голос у тебя тот еще. — Ага, — сказал я. — Чувствую себя премерзко.
Пять дней я пил без продыха. К концу запоя Бонни превратилась в смутное и неприятное воспоминание.
К концу следующего года, когда меня запихнули в саутоукское заведение, а потом — под наблюдение врачей в связи с дисфункцией почек и общим обезвоживанием организма из-за хронического алкоголизма — я умудрился совершенно выкинуть ту ночь из памяти.
Бонни Спенсер никогда не существовало.
14
Я приехал в управление без чего-то четыре. И еще до того, как мне встретился красный как рак Рэй Карбоун, Джули, наша секретарша, взяла со стола ручку и провела ей у горла, хана, мол, тебе. Так что меня предупредили: дело дрянь. Но поскольку я всегда славился несогласием с линией руководства, я совершенно не соображал, что же натворил на этот раз. Когда Карбоун ткнул большим пальцем в сторону кабинета начальства, я понял, что это связано с делом Спенсера, и предположил, что дело не обойдется обычным выговором.
Вид Фрэнка Ши, капитана Ши, в туго затянутом галстуке, наглухо застегнутом пиджаке, молча указавшего мне пальцем на стул, тоже ничего не прояснил. Хотя за спиной Ши и красовались два флага — американский и местный, Саффолк Каунти, — он обычно одевался не как коп, а как поп-звезда. Локон набриолиненных волос нависал на лоб, галстук приспущен, рубашка вечно полураспахнута и обнажает огромную золотую медаль Святого Майкла, распятие и длинный кривой клык некоей, должно быть, при жизни огромной и невезучей твари, и вдобавок три кучерявых волоска на груди. Он надевал пиджак только в церковь и на похороны.
Карбоун взял стул и поставил его у стола Ши, так что они оба оказались как по одну сторону баррикад, а я — по другую.
— Что стряслось? — спросил я.
— Я ведь тебя, Бреди, предупреждал, — ответил Ши.
— О чем?
— Ты знаешь, о чем! Ты посмотри на себя!
Ну хорошо, я бежал, потом сидел в душной машине и размышлял о Бонни. Так что, может, я был на грани солнечного удара. Пару минут назад, припарковавшись около управления, я глянул в боковое зеркало и заметил, что лицо у меня совершенно серое, даже несмотря на загар. К тому же у меня раскалывалась башка, и я весь вспотел. Но я не выглядел уж настолько плохо.
— Ты посмотри на себя! — проревел Ши.
— И что? У руководства появились новые подходы к внешности сотрудников?
— Иди ты в задницу, Бреди!
Я пристально посмотрел на Карбоуна.
— Ты не объяснишь мне, в чем дело?
— Стив…
Теперь, когда Ши вел себя как последняя сволочь, Карбоун вздумал проявить сочувствие. Сыграть роль посредника между заблудшей овцой и пастырем.
— Робби нам все рассказал.
— Что рассказал?
Ши схватил со стола пресс-папье и грохнул его об стол.
— Что ты не хочешь брать ордер на арест!