Волшебный час

— Они и дружили. Вроде того. Понимаешь, Сай как космополит балдел от знакомства с человеком, который запросто травил байки про Джимми Нунца, сбросившего Тони Томато и его «линкольн континенталь» в Ист-Ривер — проверить, умеют ли они плавать. А Сай-бизнесмен… Ну, иметь такого друга детства, как Микки, для Сая было большим подспорьем в бизнесе. А Сай-невротик побаивался общения с человеком, который всегда носит с собой оружие и может приказать своим людям шантажировать или убивать. Сай опасался не только реального насилия, но и возможного. Он страдал крайней степенью невротизма, свойственного жителям больших городов: он даже не способен был разграничить угрозу и собственно акцию. Так что совершенно неважно, как там обстояли дела, Сай всегда с Микки считался. К примеру, когда мы ходили ужинать с Микки, его женой и любовницей, Сай, который был величайшим в мире привередой и головной болью для любого ресторана, покорно позволял Микки выбирать меню. Он готов был есть даже гадость, отдаленно напоминающую карася или топленый свиной жир в маринаде, только потому, что Микки сказал: «Ешь, Сай, ешь, тебе понравится». Так что поверь мне: если бы Микки огорчился, что его инвестиции скисли, Сай бы вытащил бумажник и отдал Микки долг, не сходя с места. В двойном размере.

— Не забывай, мы говорим о миллионных вложениях.

— А для Сая это не было бы проблемой. Его состояние насчитывало около десяти-пятнадцати миллионов долларов.

Я покачал головой:

— Сорок пять лимонов.

У Бонни вид был совершенно ошеломленным.

— Такой лакомый кусок от тебя уплыл.

Но это ее, по-моему, не волновало.

— А кто унаследует его деньги? — спросила она. — Родители-то у него умерли. Оба.

— Никто. Он научреждал каких-то там благотворительных фондов. В поддержку искусства.

Бонни вылезла из постели, легла на пол, лицом к полу, и начала отжиматься, тихонько считая себе под нос. После сорока пяти отжиманий она сказала:

— Дурацкий у тебя список подозреваемых.

По-моему, она даже не запыхалась.

— Ну ясно, тебя он не устраивает. Ты тоже в этом списке.

Может, у нас с ней и были общие интересы, но мне хотелось бы, чтобы это было моим частным бизнесом. К тому же она отжалась уже шестьдесят раз, а это было больше, чем был способен сделать я, и, по-моему, она не собиралась останавливаться на достигнутом. Я решил, что не обязан присутствовать при ее сотом отжимании.

Я пошел в кухню и позвонил Ляжки, попросив проследить за Микки. У меня оставалась пара нерешенных вопросов.

Потом я разбудил Джерми и попросил назвать тех, кто играл с Линдси в ее африканском скакательно-стрелятельном фильме «Трансвааль», и как можно скорее. Он заявил, что голос у меня поживее. Я сказал, что я и сам поживее. Он сказал, что он днем проезжал по Бриджхэмптону, и просил заехать за ним на уик-энд, если получится. Он возьмет с собой свою жену. Я сказал, что попробую. Ему только что принесли копию прекрасно сделанного видео про Ди Маджио [39], которая еще даже не вышла в тираж. Он ее с собой захватил.

Я позвонил Робби. Как сообщила Конопатое Декольте, он ушел на работу много часов тому назад. Что, скорее всего, означает, что он только что открыл дверь гаража. Я перезвонил Ляжки. Он сказал, что сидит в офисе с полседьмого, ничего про Робби не слышал и самого его не видел.

Потом я позвонил агенту Линдси, Эдди Померанцу, в его дом в Ист-Хэмптоне. Я сказал, что заеду через час. Он заявил: сегодня не выйдет, у меня весь уик-энд очень плотно расписан. А я сказал: тогда пусть ваш юрист позвонит мне в течение ближайших десяти минут. А он ответил: ладно, увидимся через час.

Я позвонил Линн. Она сказала, что думает обо мне, а я сказал, что думаю о ней. Она собиралась большую часть дня пробыть дома, просматривая результаты психологических тестов своих новых учеников. Я пообещал заскочить к ней, но пусть она специально меня не ждет. Она сказала, что не будет, но была бы рада, если бы у меня нашлась для нее минутка.

Я подумал: у меня будет жена и дети. Я буду счастлив. И всю оставшуюся жизнь мне предстоит томиться по Бонни.

Когда я вернулся в спальню, Бонни снова сидела на кровати, сложив ноги по-турецки, и вела диалог со своими ступнями. Она не подняла головы.

— Слушай, — сказал я, — я хотел извиниться. Когда я допытывался про Сая, я сказал о…

— Моем бесплодии.

— Да. Ты знаешь, что я грубиян. Это было непристойно.

— Ну в общем-то, это не было непристойно. Скорее жестоко.

— Извини.

— Ладно, — обратилась она к своим мило выгнутым ступням, — чего уж там, давай-ка вернемся к нашим баранам. Какие еще теории ты заготовил? Может, какие-то идеи по ходу дела?

— Например?