Волков. Маскарад

— Вы ведь и сами понимаете, что все это — не ваше, — продолжил он. — И не так уж важно, что изволил указать в завещании старик Юсупов. Для юного дворянина первейшей и главнейшей из добродетелей является скромность. И всякому человеку непременно следует знать свое место. И если в вас есть хоть капля чести и достоинства, вы просто обязаны…

— И когда это я успел стать чем-то обязан, вам, милостивый сударь? — усмехнулся я. — И, признаться, никак не могу понять, к чему вы клоните.

— А я никак не могу понять, чего ради князю Юсупову оставлять вам такое наследство. Впрочем, мне приходилось слышать, — Губы Сумарокова расплылись в ехидной улыбке, — что порой старики безо всякой видимой причины приближают к себе смазливых юнцов.

Его сиятельство нарывался. Бесцеремонно, грубо и совершенно безо всякого изящества. А значит, делал это вполне осознанно и с расчетом на результат. Я мог только догадываться, кто и для чего подослал сюда этого напыщенного хлыща, но уж точно не для того, чтобы пообещать расположение или поддержку. Горчаков предупреждал, что мое наследство встанет поперек горла многим из представителей благородного сословия.

И, похоже, они уже начали действовать.

— Впрочем, где мои манеры? — Сумароков демонстративно прикрыл рот рукой. — Я ведь здесь исключительно для того, чтобы выразить вам свои соболезнования. Если уж случилось так, что покойный был вам, как отец, или даже ближе отца…

Ну все. Это уж слишком!

— Еще одно слово. — Я шагнул вперед. — И я…

— И вы вызовете меня на дуэль?

Скорее всего, именно этого от меня и ожидали. Этого — или какой-нибудь подобной глупости. Которая вряд ли могла привести к каторге или высшей мере, а вот повлиять на решение императора… Вряд ли его величество согласится пожаловать княжеский титул заядлому бретеру. И если даже до него каким-то чудом не дошли слухи о моей дуэли с Грозиным, про эту доложат незамедлительно.

Сумароков и доложит — с него станется.

— … И я вышвырну вас из окна, — невозмутимо закончил я. — И у меня тут же найдется не меньше трех человек, которые подтвердят, что вы ненароком свалились сами. И свернули шею.

Я блефовал напропалую, но такого его сиятельство явно не ожидал. Наверняка вариант с требованием сатисфакции был просчитан наперед, однако угроза незамедлительной физической расправы сработала. Сумароков никак не мог тягаться со мной ни мощью Талант, ни уже тем более умением махать кулаками — и тут же попятился, стремительно бледнея.

— Полно, сударь… — пробормотал он. — Мы ведь цивилизованные люди! И я желаю вам исключительно блага!

— Разве? — Я размял кулак, щелкнув костяшками. — А мне почему-то показалось, что вы пришли сюда, чтобы оскорблять меня и покойного Николая Борисович.

— Прошу простить меня за это досадное недоразумение. — Сумароков на всякий случай отступил еще на шаг. — Но вы ведь не будете возражать, если я дам вам… назовем это дружеским советом?

— Буду, — буркнул я.

— И все-таки я дам. Откажитесь от титула, Владимир Петрович. Оставьте себе этот особняк и деньги, если вам будет угодно. Купите красивый автомобиль, сходите в дом терпимости. — Сумароков, похоже, сообразил, что бить его все-таки не будут, и вернул себе некоторую часть гонора. — Развлекайтесь, пейте шампанское, просадите в карты пару тысяч… Только не лезьте туда, куда не следует. Там вас попросту сожрут.

— Меня уже пытались сожрать, — усмехнулся я. — Как оказалось, это не так уж и просто сделать.

— Куда проще, чем вы можете подумать. Высший свет Петербурга — это не гимназия, не Орден Святого Георгия и уж тем более не постель какой-нибудь легкомысленной юной особы. — Сумароков чуть понизил голос. — Вас там не ждут и вряд ли когда-нибудь примут. И не думайте, что покровительство пары выживших из ума стариков изменит хоть что-то.

— Кажется, я уже говорил, что не нуждаюсь в советах. И уж тем более — в ваших. Так что наш разговор окончен. — Я сложил руки на груди и, подумав, добавил: — А теперь — пошел вон из моего дома.

Глава 14

— Так вот ты какой, Владимир Волков. Наслышан, наслышан…

Его величество Император и Самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и по совместительству родитель моего новоиспеченного друга Ивана Александр Александрович Романов чуть прищурился, словно собирался просветить меня взглядом насквозь. Как знать, может, так оно и было: если даже у наследника короны глаза совмещали функции лазерной пушки и тепловизора, то глава рода наверняка умел что-нибудь и покруче. К примеру, проверить, нет ли у меня под кителем оружия. Или пересчитать ребра — в прямом смысле, как на рентгене.

Или даже увидеть не юного подпоручика георгиевского лейб-гвардии полка, а меня-настоящего.

От этой мысли я вдруг ощутил себя не в своей тарелке. Правда, лишь на мгновение: тяжелая складку между царственными бровями разгладилась, и Александр улыбнулся. Сдержанно, больше себе в усы, чем приветствуя меня — зато искренне и, пожалуй, даже тепло.

— Проходи, устраивайся, — негромко проговорил он. — В ногах правды нет.