Волхов

Батюшка умел словом растопить даже самые чёрствые души. Вот и сейчас суровый сотрудник неловко откашлялся, вздохнул, но исполнил просьбу. Волхов всегда завидовал этой способности друга, но понимал, что сам достигнуть подобного не сможет никогда. Да и зачем теперь ему это нужно?

— Ну, здравствуй, Игорь.

— И тебе здравия, Илларион.

Батюшка улыбнулся, будто не сидел сейчас в тесной холодной комнатушке напротив осуждённого на долгие, долгие годы за жестокое убийство десятков человек.

— Отощал.

— Ты как тут вообще оказался? Мне ж посещения запрещены.

— А я на правах церковных, пришёл свет божий в твою душу направить. Это у тебя никто отнять не может.

Волхов шмыгнул носом, не зная куда себя деть. Он опустил взгляд, потому как видеть друга было невыносимо больно. И стыдно. Внутри сразу заскребли кошки, выцарапывая воспоминания о прошлой жизни, когда каждый день он вдыхал свежий воздух, ходил, куда хотел, ел от пуза и делал, что вздумается.

— Поздно уже мне в Рай метить… Таких дел наворотил…

— Но, но! — Илларион обхватил его руки, наклонился поближе.

От него веяло уютным, умиротворяющим теплом, однако сейчас оно жгло сердце, потому что Игорь точно знал — пройдут мимолётные минуты свидания, и он снова останется один, в сырой промёрзлой камере, куда еле пробивается через решётки тусклый пасмурный свет.

— Игорь, ты отлично знаешь, кто настоящий виновник! И тебе удалось его одолеть. Никому прежде не удавалось, а ты смог! Я это знаю, Бог знает, Он всё видит!

— Что ж тогда Бог оставил меня гнить в этой дыре, а?!

Волхов вдруг вскипел яростью, оскалился, вырвался из крепких пальцев. Надсмотрщик дёрнулся было утихомирить его, но батюшка подал сигнал, чтобы тот остановился.

— Я не знаю, Игорь. Не знаю… Но я верю, что всё это не напрасно. У всего есть смысл.

Он опустил ладонь на плечо трясущегося от гнева и боли друга, и тот вдруг склонил голову, пряча влажные от слёз глаза.

— Я не хочу этого, Илларион. Я не смогу…

— Сможешь! Слышишь, Игорь? Сможешь!

Волхов зарыдал.

«Ну, зачем?! Зачем он приехал? Серая тусклая жизнь только потому была сносной, что другая уже забылась! Но теперь…»

— Всё, заканчивайте! Время вышло.

Надсмотрщик приготовил наручники, пока батюшка в последний раз сжал руки Волхова, перекрестил и коснулся губами его лба, благословляя быть сильным.

Тепло человеческого тела сменилось холодом металла. Зубья лязгнули в механизме захвата, плотно обхватив запястья.

— Прощай, Игорь. Не теряй веру!

Слова оборвались грохотом захлопнувшейся двери.

Обратный путь он прошёл словно в тумане, очнувшись уже в своей камере. Кружка наполнилась до половины, теперь капли плюхались в воду, растворяясь в ней.

Волхов понуро улёгся на койку, свернулся калачиком. Стало тошно от всего вокруг, хотелось кричать, биться о стены, крушить!

Капля разбилась о толщу мутной воды, раздразнив слух.

Слёзы застилали глаза, стало холодно, будто пробил озноб, зубы задрожали.

Ещё одна капля.

Стена, отделанная грубой штукатуркой, вдруг вызвала волну ненависти. Он знал в ней каждую выбоину, каждую трещину, каждую неровность. Захотелось изменить хоть что-то в этом проклятом месте!

«Давай! Сделай это!»

Кулак с размаху врезался о шершавую поверхность, в душе отдалось запоздалой болью.

— Р-р-р-р-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Снова удар! И ещё один! И ещё! Пока штукатурка, окрашенная выступившей кровью, не осыпалась, явив новую деталь осточертевшего мирка.

Капля снова упала в кружку.

Волхов вскочил, схватил её, взмахнул, расплескав часть воды в стороны…

Жалобный писк остановил его. Мышь выглянул из своей норки, взволнованно наблюдал за происходящим, не зная куда себя деть.

Гнев отступил.

Волхов осторожно опустился на корточки, поставил кружку, в которой ещё осталось достаточно воды для маленького зверька.

— Прости, дружище. Забыл совсем…

Мышь взобрался по подставленной руке на плечо, возмущённо запищал.

— Ну, тихо, тихо. Вот, смотри — тебе вдоволь напиться хватит.

Он вылил немного воды в ладонь, подождал, пока зверёк вскарабкается по запястью, налакается, а затем вернул кружку на место.

— Доволен?

Мышь утвердительно пискнул, вызвав лёгкую улыбку.

— Вот и хорошо. Продолжим партию?

«А ты помнишь расстановку?»

— Вроде бы помню…

Волхов лёг на койку, убедился, что Мышь устроился поудобнее и устремил взгляд в потолок.

━─━────༺༻────━─━

Буйный ветер свистел между решётками за окном, пробирался сквозь щели, кусая за пятки холодными хлыстами, ныряя за шиворот по разгорячённому упражнениями телу.

— Сто, сто оди-и-и-ин, сто два-а-а-а…

Без тренировок сохранять трезвость мысли было бы невозможно, поэтому Волхов уделял им времени не меньше, чем вычислениям, сочинениям и шахматным партиям.

— Сто тр-р-р-и-и-и…

Мышцы окислились, отозвались жгучей болью, требуя отдыха.

— Хватит, — он остановился, потянулся, разминая задубевшие мускулы. — Фух! Что-то я сегодня переборщил, не находишь?

Мышь, вальяжно разлёгшийся в складке одеяла, ответил лёгким шевелением усиков. Он наелся от пуза поданной на завтрак перловкой, напился остатками дождевой воды, а теперь просто наслаждался своей удачной жизнью.