Волк в ее голове. Книга I

При этой болезни люди… ммм, часто ошибаются. Кто-то пропускает слоги, кто-то путает закорючки или добавляет лишние. Кто-то, подобно мне, еще и строчит буквы в зеркальном отражении.

Нет, вы не поняли.

БУКВЫ — не слова.

Я пишу «N» вместо «И», «R» вместо «Я» и так далее.

Это выходит само собой, но эффект на окружающих производит шикарный — будто я не урок конспектирую, а вызываю полтергейст.

Нет, вы, кажется, так и не поняли. Как бы объяснить… смотрел я летом киношку о мертвой девушке в полиэтилене, и меня до бессонницы напугали эпизоды кошмаров героя. Оказалось, когда записывались аудиодорожки, актеры читали слова задом наперед, а режиссер на монтаже включал реверс. Формально порядок букв возвращался в норму, но в речи персонажей появлялись обратные присвисты, звуки стягивались к неестественным паузам — казалось, зловещая бездна говорила со зрителем.

Вот примерно так я пишу.

Первые годы осознанной жизни я думал, что книги печатают исключительно на древнеегипетском, а вместо русского изучаем мы тот же древнеегипетский. Предки угробили тьму времени, денег и сил на борьбу с моей неграмотностью, на походы к логопедам, психологам, неврологам, на проверку рефлексов, сканирования и тесты. Репетиторы отказывались от денег, врачи заявляли, что у меня недоразвита часть мозга (я обычно представляю ее в виде аппендикса). Якобы, такое нарушение передается по наследству от отца к сыну или через поколение. Я понятия не имею, правда ли это. Знаю, что дед до смерти ни читал толком, ни писал, но пережил войну и сорок лет отработал на фабрике. Никто ему и слова не сказал. А мне… мне будто досталось родовое проклятие — учиться с недоразвитыми мозгами в гимназии.

Школа — это ад. Сущий ад. Ты каждый день заявляешься в пыточную камеру и садишься на кол или, не знаю, залезаешь в железную деву. Встречали эту особу? Полая металлическая фигура, изнанку которой покрывают шипы. Человека закрывают там, и острия вонзаются в кожу. Представили? А теперь представьте, что он каждый день ходит в железную деву. Встаёт по будильнику, умывается, пьёт кофе. Прокручивает новостную ленту. Одевается, проверяет плиту, закрывает дверь. Снова открывает дверь, снова проверяет плиту. Закрывает дверь. Проверяет дверь. Трясётся с минуту в лифте, трясётся с полчасика на троллейбусе. Минует турникеты на проходной, отключает телефон и закрывается внутри железной девы. Часов восемь корчится от боли, истекает кровью, а под вечер радостно чешет домой, чтобы в следующий день все повторилось снова. Бедняге не дают за это зарплату, не благодарят — вообще никак не поощряют — но кошмар продолжается год за годом, ибо какой-то старый пердун сказал, что так, блин, надо.

Ааааргх!

Со временем, конечно, свыклось-стерпелось-срослось, но до сих пор учусь я не ахти. Читаю ме-едленно, пишу с ошибками. Барахтаюсь между двойкой и тройкой по русскому и, что называется, света белого не вижу.

— Го-осподи, чел, даже отсюда заметно, как у тебя коленки трясутся.

— Ниче у меня не трясется.

Диана изображает «лунную походку» в каменном лабиринте, и ее тень то удлиняется, то укорачивается — пульсирует на снегу.

Помните, я говорил о ритуалах погребения на холме? На какой-то экскурсии нам рассказывали, что живого человека тропинка между камнями всегда приводит обратно ко входу. Мертвеца же лабиринт затягивает, как водоворот, и больше не выпускает наружу. Меня рядом с этими булыжниками постоянно берет оторопь — будто чувствуется ледяное прикосновение времени?.. древности?.. тлена?..

Я зажмуриваюсь и шпарю иглой по одеревенелому от холода пальцу.

— Вот сука!

Мой возглас замерзает с дыханием в морозном воздухе. Глазам делается тесно в орбитах, кожа на спине выпускает мураши. На мизинце набухает темно-алая капля.

— Чел, если ты еще раз выругаешься, я заклею скотчем уши и с тобой месяц разговаривать не буду, — недовольно бурчит Диана и вновь складывает руки на груди. Ходить задом наперед она не перестает.

— Сорян. Хотя твоя мама вчера так сказала.

— Ты хочешь быть похожим на мою маму?

Голос у Дианы подрагивает, и я поспешно отвечаю «нет», хотя у Вероники Игоревны это «вот сука» вчера вышло так смачно, что второй день приплясывает на кончике языка.

— И с кем она теперь пособачилась?

— Не то чтобы пособачилась. — Я мажу кровью свою фотку и выкидываю шприц. — Это когда мы химией занимались…

— «Мы»???

— Нууу… — я поднимаю взгляд на Диану и по ее насупленному лицу догадываюсь, что разговор свернул на опасную дорожку. — Как бы?..

— Давно вы с ней занимаетесь?

— Время от времени?..

Диана останавливается.

— Каждый день? Каждую неделю?

— Да она находит что-то интересное, и… и вот.

— То есть, моя мама учит тебя химии, и никто не подумал мне сказать?

— Не то чтобы учит… — я перебираю слова, как сапёр — проводки на бомбе, — думал, ты знаешь.

— Похоже, что я знаю?

— Ладно тебе!

— Чего, «ладно»? Почему я все узнаю последней? Что наши предки встречаются — я узнаю в день переезда. Что моя мама решила жить в православной секте — я узнаю от твоего отца. Что моя мама занимается с тобой этим обдолбанным зельеварением, я узнаю…

— Химией.