Волгины

«Неужели прорвут?» — сжалось его сердце. Но тут же подумал, что за первой линией обороны лежала вторая, третья и подавил тревогу. Опять вспыхнуло четыре танка, а остальные, не замедляя хода, мчались на выпирающий углом рубеж Гармаша… Видимо, расчет немцев был прост: протаранить, смять оборону, вырваться на грейдер и открыть ворота пехоте. Теперь в дыму и пыли был плохо виден левый край танкового тарана. Его снова встретили в лоб пушкари-истребители и вышедшие на первый рубеж самоходные орудия. Но что это? Алексей до боли прижал к глазам бинокль. Шесть «тигров» перевалили через гребень рубежа и вырвались на дорогу.

— Прорвали! — невольно вскрикнул Алексей.

«Тигры», оставляя глубокий рубчатый след, устремились на дорогу, которая, кстати сказать, пролегала недалеко от КП комдива Богданыча.

Вслед за первой цепью мощных машин высовывалась вторая, за ней каждую минуту могли двинуться третья и четвертая…

Алексей отвел глаза в сторону чуть левее, подумав: может быть, он ошибся и неверно определил рубеж первого батальона? Вновь взглянул на прорвавшиеся танки, он облегченно вздохнул.

Спрятанные в глубине обороны крупные противотанковые орудия и самоходки били по бортам взятых в огневые клещи «тигров» бронепрожигающими снарядами. Одна стальная громадина неуклюже вздыбилась, вторая — зарылась в землю, сильно накренившись; из башни ее валил дым… Но что сталось с эсэсовской отборной пехотой? Ее, видать, отсекли от танков шквальным пулеметным и автоматным огнем не двинувшиеся с места ни на шаг пехотинцы Гармаша. Поняв это, командиры четырех «тигров» повернули назад, но тут их снова в упор встретили засевшие позади первой оборонительной линии артиллеристы и бронебойщики. Не выдержала восьмидесятимиллиметровая крупповская бортовая броня уральских снарядов, и еще два танка, пробуравленные с боков, точно огненными буравами, запылали позади советских окопов.

Густая колонна советских танков вырвалась вдруг из леска в лощине и ринулась на прорвавшиеся немецкие машины. Танки с ревом бросались во фланги вражескому стальному клину, плевались огнем, клубы пыли и дыма окутывали их, и Алексею казалось, что он слышит скрежет сокрушаемой стали, рычание моторов. Одна советская машина, повидимому, израсходовав орудийный боекомплект, а возможно — с заклиненной башней и поврежденным орудием, ударила в «тигра» мощным тараном, и Алексей видел, как оба танка вздыбились, налезая друг на друга. Это был могучий поединок, небывалое столкновение военной техники. Но победить в битве машин могли только люди, и Алексей ни на минуту не забывал об этом.

За всей панорамой боя трудно было следить непривычному человеческому глазу. Алексей, возможно, часто ошибался и принимал желаемое за видимое. Но он чутьем угадывал: на передовом рубеже происходит хотя и не совсем то, что ему по дальности расстояния могло представляться, но несомненно в положении сторон уже выявилось главное, и оно-то с самого начала и предопределяло весь ход гигантского сражения.

Алексею с командного пункта казалось, что весь бой проплывает перед ним, как в гигантской диораме, в которой вдруг ожили все фигуры. Увлеченный мрачным зрелищем, он забыл о времени и, только когда третья вражеская атака отхлынула, взглянул на часы и удивился: оказалось, бой продолжался уже три часа, но гитлеровцы не продвинулись вперед ни на один метр.

Картина сражения была теперь поистине величественной и вместе с тем отталкивающей. Все пространство на много километров закрылось густым блеклым дымом, небо из синего стало белесым. Всюду горели танки, и земля, казалось, горела, и небо дымилось, звенело от авиамоторов и словно лопалось и трещало, раздираемое на части…

И когда Богданыч, разговаривая в полдень с «соседом», узнал, что враг на участке другой дивизии, стоявшей в центре удара, вклинился в советскую оборону на глубину двух километров, Алексей воспринял это, как факт, еще далеко не решающий исхода сражения и успеха той или другой стороны: слишком велики были столкнувшиеся силы и небывало могуч был ответный удар…

17

Утро 5 июля боевые друзья Микола Хижняк и Иван Дудников встретили обычно: еще до рассвета почистили обмундирование, надели чистое белье. Иван Дудников даже побрился перед маленьким зеркальцем при свете коптилки и распушил пшеничные усы.

Микола следил за его неторопливыми скупыми движениями.

— Красоту наводишь, як к свадьбе, — ухмыльнулся он.

— А что? — подкрутил ус Дудников. — Порядочек всегда должен быть. Русский солдат всегда соблюдает аккуратность и чистоту. Не к бабушкиной панихиде готовимся, а к бою. Ясно?

— Ясно, товарищ гвардии сержант, — четко ответил Хижняк, но тут же опустил голову. — А может, Иване, в землю ляжем, так щоб быть чистыми…

Иван смерил друга недовольным взглядом, покачал головой:

— Эх, Микола, Микола! Товарищ гвардии ефрейтор… Бьюсь я над вашим политическим воспитанием сколько времени, а у вас нет-нет да и прорвется старый кислый дух. Кандидатские-то карточки вместе с вами получали. Не забыл?

Микола смущенно потрогал левый карман гимнастерки.