Волгины

— Главное, братцы мои, никогда не горячитесь. Ты его, танк, подсиживай, как зверя лесного, подпускай поближе, не бойсь его, окаянного, пускай он страшно ревет и вроде на тебя рылом поганым лезет. Ничего! Ты на него, стало быть, как он станет к тебе подлезать, спокойненько, спрохвала начинай наводить. И не томошись зря, пускай себе землю роет, как свинья, а ты его в самое рыло (сдавленный смешок пролетел над скамьями), в самое рыло прямой наводкой и подваживай. А то еще можно, братцы мои, в паз, где башня с туловом, то есть с корпусом, соединяется. Тут-то ее, башню, враз заклинить можно. Пушкарь-то фашистский потом уж не сможет башню повернуть и вести прицельный огонь. Или еще можно по лапам его, по гусеницам бить. Я сам под Сталинградом его, анафему, этак подсек против шерсти, по этим самым тракам как трахнул, так эта трака в один секунд лопнула, гусеница так и выстелилась… Ну, тут уж танк и добивай и гвозди, покуда дым из него, как из трубы, пойдет. А то еще по щелям смотровым норови ударить. Тоже шанец есть, чтоб еще одну поганку уничтожить…

Квасов сошел с трибуны под шумный всплеск аплодисментов. Аплодировали командующий и член Военного совета, аплодировали все сидевшие в президиуме полковники и генералы. Но особенно оглушительно хлопал начальник артиллерии дивизии, мрачный и молчаливый полковник Круглов.

Алексей, сидевший в первом ряду, нетерпеливо оглядывался назад, ища глазами Дудникова. Все это в самом деле немного напоминало слет мастеров труда где-нибудь на предприятии или в МТС. Тот же деловито-хозяйственный тон, то же желание поделиться своей изобретательностью, находчивостью, смекалкой…

Иван Дудников был уже внесен в список выступавших. Очередь наконец дошла и до него. Когда Дудников начал свою речь, Алексей почувствовал себя так, словно Иван Сидорович рассказывал не только о самом себе, но и о нем. Его боевой путь как бы слился с фронтовой биографией Алексея.

Неторопливо и обстоятельно, все время трогая ладонью свои медали и гвардейский значок, словно желая убедиться, на месте ли они, Дудников, в противоположность немного чудившему Квасову, спокойно и серьезно, как где-нибудь на колхозном собрании, рассказывал:

— Я, дорогие товарищи генералы, полковники и все гвардейцы, сначала воевал плохо, сознаюсь. Но я понимаю: раз ты в армии и защищаешь свою Родину, значит, должен быть мастером своего оружия, как и любой другой отрасли. Так я понимаю? По-моему, так. Я, допустим, рыбак, и мне хотелось бы и сейчас невода таскать на тихом Дону… Но-о… Хм… Мало ли кто чего хочет. Мне пулемета показалось мало. Захотелось крупповскую сталь на зубок взять. И я стал бронебойщиком. Я еще мало танков подбил. Всего шесть штук. Больше как-то недоводилось. Ну, а ежели доведется…

Сметливые глаза Дудникова на мгновение остановились на сидевшем прямо перед ним подполковнике Волгине. Бронебойщик вдруг запнулся, заподозрив себя в похвальбе, побагровел от смущения, оглянулся на командующего и, как будто устыдившись того, о чем говорил, растерянно потрогал свои медали, махнул рукой:

— В общем, все ясно. Я кончил.

И, споткнувшись на ступеньках, сошел с трибуны.

Командующий армией и генерал Колпаков улыбнулись.

— Храброму всегда говорить трудно, — так, чтобы слышали все в зале, сказал командарм.

Собрание отозвалось на эти слова одобрительным жужжанием.

И еще выступали рядовые, сержанты, старшины. По скамьям, между бронебойщиков и артиллеристов, уже расхаживали корреспонденты фронтовой, армейской и дивизионной газет, записывали в блокноты рассказы бывалых солдат.

Редактор армейской газеты вместе со своими сотрудниками подготовил обширный текст обращения слета ко всем пехотинцам, артиллеристам, танкистам, летчикам и бойцам инженерно-технических войск фронта.

По рекомендации начальника политотдела армии обращение прочитал с трибуны работавший в армейской газете писатель, лысеющий, седоватый майор в желтых от пыли кирзовых сапогах и выцветшем от солнца обмундировании. Читал он по-актерски, очень выразительно, с искренним пафосом, а заключительные фразы призыва выкрикивал так, словно сам вел в бой всю армию. На лицах командующего и члена Военного совета отражалось полное удовлетворение, а редактор армейской газеты сиял от удовольствия.

Под обращением по поручению слета подписалось двадцать пять человек самых отважных истребителей танков, и в их числе Иван Дудников и Микола Хижняк.

После слета ансамбль армейского, походного Дома Советской Армии готовился дать большой концерт.

В перерыве Алексей вместе с другими офицерами вышел в тенистый клубный сад. Уже знакомые люди — новая штабная армейская среда — окружили его.

Дивизионный инженер Песнопевцев, причесанный и румяный, почтительно пожимал его руку.