Вольф Мессинг

Статью Г. И. Косицкого Мессинг прокомментировал и своей доброй знакомой Т. Л. Лунгиной. Татьяна Львовна приводит этот комментарий в своих мемуарах: «Ну, что тебе сказать, Таня? Ты же знаешь, что я и сам не пытаюсь напускать мистического тумана во время демонстрации своих опытов. Только профессор подходит к проблеме совсем с другого бока… Я бы с ним согласился, если б он мог толково объяснить: каким таким макаром он подал мне знак сложить, а не вычесть и не умножить номер-число первого удостоверения с числом второго? Он сбивал меня не своим “расслаблением”, а старанием сосредоточиться на своей персоне, на своем собственном теле вместо задания. Девушку же я вывел на сцену специально: все, кто видел мои опыты, знают, что я ничего не делаю в зале, а “вытаскиваю” всех участников на сцену для всеобщего обозрения».

Здесь Мессинг утверждает, что совершил действие, отличное от того, что ему было предписано в записке, не потому, что индуктор сознательно внушил ему, что надо совершить «неправильное» действие, а всего лишь потому, что он сам, Мессинг, применил свой стандартный прием. Строго говоря, эта ошибка сама по себе не могла опровергнуть представление о его телепатических способностях. Ведь он должен был воспринимать то, о чем думает индуктор, а не то, что именно написано в записке с заданием. Но Мессингу очень неудобно было признаваться в том, что кто-то смог внушить ему свою волю и заставить ошибиться.

В мемуарах Мессинг также процитировал запись своего выступления, сделанную журналистом В. Сафроновым:

«“Это произошло осенью прошлого года в Москве, в Доме медработников, где Мессинг показывал свои способности собравшимся там врачам… Я оказался в составе жюри, и это позволило мне быть в курсе всех событий, происходивших на сцене и в публике. Предпоследним опытом Мессинга была мысленная диктовка задания без контакта за руку с индуктором. Для большей убедительности Мессинг был удален из зала под эскортом двух членов жюри. Надо было надежно запрятать какой-либо предмет, а Мессинг должен был найти его. После споров и нескольких ‘перезахоронок’ предмет (авторучка) был спрятан на обшивке стенной панели. Вводят Мессинга. В притихшем зале Мессинг быстро находит девушку, спрятавшую авторучку. Выводит ее на сцену, ставит перед собой, пристально смотрит на нее, просит: ‘Думайте! Дайте мысленный образ…’ А что, если попробовать сбить Мессинга, приходит мне в голову озорная мысль. И тут же начинаю внушать ему следующее: ‘Не слушайте девушку, ручка не там, где она думает, а на капители колонны, что слева от стены’. При этом я только бегло взглянул на профиль Мессинга (расстояние не более трех метров) и снова повторяю внушение: ‘Ручка на капители колонны’…

Воображение живо рисует толстый слой пыли, на котором лежит черная эбонитовая самописка с золоченым пером. Вдруг происходит то, чего я, откровенно говоря, не ждал. Мессинг посмотрел в мою сторону и с нескрываемым раздражением сказал (цитирую точно, записано сразу же):

— Не надо много приказаний… Туда очень высоко… Нужна большая лестница…

Я, разумеется, смутился и пробормотал что-то вроде извинения. После этого Мессинг забыл о моем присутствии и вновь сосредоточил свое внимание на девушке. Ручка была извлечена оттуда, куда ее поместили по желанию присутствующих…”»

Вольф Григорьевич так прокомментировал эти записи: «Говорить неправду и преувеличивать у меня нет никаких причин. Чтобы “услышать” чужие мысли, мне нужна особая собранность чувств и сил. Но когда я достиг этого состояния, мне уже не представляет труда “слышать”, “читать” телепатически мысли любого человека. И практически любые мысли. Контакт за руку с индуктором мне помогает выделить из общего шума чужих мыслей те, что нужны мне. Но я могу обходиться и без этого контакта. Кстати, когда мне завязывают глаза, мне легче работать — я целиком перехожу на зрение индуктора. И легко и свободно двигаюсь я по залу с завязанными глазами не потому, что запомнил расположение ступеней и дверей, а потому, что я “вижу” в это время то, что видит индуктор. Лучшими индукторами бывают глухонемые. Вероятно, потому, что они очень четко, образно, а не в словах, представляют себе задание, которое я должен выполнить. При доброжелательном отношении зрителей работается легко. Так же, наверное, и у виртуоза-пианиста легче летают по клавишам пальцы, когда он чувствует немой восторг зала. И наверное, у него свинцом бы налились руки, если бы он чувствовал враждебное ожидание: вот сейчас собьется… вот сейчас собьется… Но так же как музыкант может собрать силы и не сбиться до конца, так и я могу довести до конца опыт с самым скептичным индуктором».