Волчицы из Машкуля

Это была мелкая рысь — два льё в час.

К вечеру Жан Уллье был в замке маркиза.

Маркиз встретил его с нескрываемой радостью; весь день он терзался мыслью, что Жан Уллье уехал или умер.

Надо ли говорить, что причиной этих терзаний была не участь Жана Уллье, а страх за собственное будущее.

Мы уже предупредили читателя, что маркизу де Суде был присущ некоторый эгоизм.

Маркиз тут же отвел Жана Уллье в сторону и доверительно поведал ему о затруднительном положении, в какое он попал.

Жан Уллье, чьи двое детей были зверски убиты, так и не понял до конца, почему отец по своей воле расстается с двумя дочерьми.

И все же он принял предложение маркиза де Суде: взять на воспитание его дочерей до тех пор, пока они не достигнут возраста, когда их можно будет отправить в пансион.

Ему следовало подыскать в Ла-Шеврольере или в окрестностях какую-нибудь славную женщину, с тем чтобы она смогла заменить двум сироткам мать — насколько вообще возможно заменить мать.

Жан Уллье принял бы это предложение даже в том случае, если бы девочки были невзрачными и надоедливыми, но они были так ласковы, так красивы, так изящны, их улыбка была так обворожительна, что крестьянин сразу же привязался к ним, как это бывает с людьми его характера.

Он утверждал, будто они со своими белыми и розовыми личиками и длинными кудрями так похожи на мраморных ангелочков вокруг Богоматери у главного алтаря церкви Гран-Льё, разбитых во время Революции, что, увидев их в первый раз, ему захотелось преклонить перед ними колена.

Итак, было решено, что на следующий день Жан Уллье заберет девочек с собой.

К несчастью, со времени отъезда английской кормилицы и до появления Жана Уллье шли непрерывные дожди.

Маркизу пришлось сидеть в четырех стенах, и он почувствовал, что начинает скучать.

Заскучав, он позвал дочек и стал играть с ними, а затем, посадив одну из них себе на шею, другую — на спину, стал, подобно королю Генриху IV, ползать по комнате на четвереньках.

Но он усовершенствовал забаву, которую Беарнец придумал для своего потомства, и стал голосом подражать то звуку охотничьего рога, то лаю гончих.

Эта домашняя охота в закрытом помещении невероятно позабавила маркиза.

А обе крошки, разумеется, еще никогда в своей жизни так не смеялись.

И вдобавок, они успели привыкнуть к нежности отца, к ласкам, что он щедро расточал им в эти недолгие часы, видимо желая успокоить свою совесть, растревоженную столь близким расставанием после длительной разлуки.

Девочки проявляли к маркизу невероятную привязанность, а их бурная благодарность грозила расстроить его планы.

Так что около восьми часов вечера, когда к крыльцу подкатила одноколка и близнецы поняли, что их сейчас увезут, они подняли страшный крик.

Берта бросилась к отцу, обхватила его ногу и так уцепилась за господина, который дал ей много конфет и на котором было так хорошо кататься верхом, своими ручками, что бедный маркиз не решался освободиться, боясь, что вывихнет ей запястья.

Что касается Мари, то она просто села на ступеньку крыльца и залилась слезами, и плакала она так безутешно, что Жана Уллье это тихое горе тронуло больше, чем бурное отчаяние ее сестры.

Маркиз де Суде употребил все свое красноречие, стараясь убедить крошек, что, если они сядут в одноколку, то получат больше сластей и развлечений, чем получили бы, оставшись у него, но чем дольше он говорил, тем громче рыдала Мари, тем неистовее Берта топала ногами и цеплялась за него.

Терпение маркиза было на исходе, и, видя, что уговоры бесполезны, он уже вознамерился применить силу, но в это мгновение он поднял глаза и встретился взглядом с Жаном Уллье.

По смуглым обветренным щекам крестьянина скатились две крупные слезы и затерялись в рыжих бакенбардах, окаймлявших его лицо, словно пышный воротник.

В этих слезах были и мольба, обращенная к маркизу, и укор, обращенный к отцу девочек.

Маркиз де Суде зна́ком велел ему распрягать и, в то время как Берта, правильно понявшая этот знак, пустилась в пляс от радости, сказал ему на ухо:

— Поедешь завтра.

Погода в тот день выдалась прекрасная, и маркиз решил воспользоваться присутствием Жана Уллье в замке и взял его с собой на охоту. Он привел крестьянина к себе наверх, чтобы тот помог ему надеть охотничий костюм.

Жан Уллье был поражен чудовищным беспорядком, царившим в этой комнатушке, что стало для маркиза поводом продолжить задушевный разговор: он пожаловался на своего метра Жака в юбке, вполне сносно справлявшегося со своими обязанностями на кухне, но возмутительно небрежного во всех прочих хозяйственных делах, особенно в том, что касалось одежды хозяина.

Маркизу понадобилось, наверное, минут десять, чтобы отыскать куртку, еще не лишившуюся всех своих пуговиц, и штаны, не зиявшие чересчур непристойными прорехами.

Наконец костюм был надет.

Хотя маркиз, как мы уже сказали, был начальником волчьей охоты, при его бедности он не мог позволить себе роскошь нанять псаря, поэтому он сам направлял своих немногочисленных гончих. И, поскольку ему приходилось и смотреть, чтобы собаки не потеряли след, и одновременно целиться, он редко возвращался с добычей.