Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить

Но за это политическое освобождение пришлось дорого заплатить. На протяжении нескольких столетий христиане жили и даже процветали под властью мусульман, но постепенно мусульманская часть населения росла, а христиане становились ничтожными меньшинствами, которых все сильнее подвергали дискриминации. Христианская Александрия постепенно превращалась в мусульманскую Александрию, пока не появился совершенно мусульманский Каир со своим богатством и славой. С XIII века под влиянием ряда политических и военных бедствий в сочетании с экономическими и климатическими изменениями это общество начало нетерпимо относиться к меньшинствам, так что некоторые из них бесследно исчезли[443].

Идеи Халкидона победили не в силу их неотразимой логики, но потому, что исчез тот мир, что им сопротивлялся

По неизбежности событий будущее христианства было связано с иными территориями – все сужающимися землями, остававшимися за Римской империей, которой уже не нужно было считаться с мнениями Египта и Сирии, поскольку она их уже не контролировала. Но в долговременной перспективе будущее христианства определяли те регионы Западной Европы, которые никогда не отрекались от Халкидона. Идеи Халкидона победили не в силу их неотразимой логики, но потому, что исчез тот мир, что им сопротивлялся.

9. Что удалось спасти

Нам надо постоянно возвращаться к этой формулировке [Халкидона], ибо как только нам нужно кратко выразить то, с чем мы сталкиваемся в этой неописуемой истине нашего спасения, нам всегда нужно полагаться на ее скромную и трезвую ясность. Но нам нужно действительно на нее полагаться (а это не то же самое, что просто ее повторять), поскольку это для нас не только конец, но и начало.

Карл Ранер

В конце VI века византийский автор записал историю об одном святом монахе по имени Кириак, жившем неподалеку от реки Иордан. Паломник Феофан навестил инока, чтобы попросить у него совета, и был так впечатлен увиденным, что решил остаться тут, чтобы учиться. Но этому мешало то, что Феофан находился в евхаристическом общении с несторианами. Кириак был возмущен. Как может его посетитель держаться за столь ужасное учение, отрицающее Матерь Божию? Все это я слышал, ответил Феофан, однако каждая группа говорит одно и то же: если ты не находишься в общении с нами, ты будешь проклят. Как я могу понять, кто из них прав?

Каждая группа говорит одно и то же: если ты не находишься в общении с нами, ты будешь проклят

К счастью, Кириак мог ответить на этот вопрос. Войди и посиди в моей пещере, ответил он, и Бог откроет тебе правду. После продолжительной молитвы Феофан сподобился видения: он увидел «темное и зловонное место, освещенное пламенем, и в огне находились Несторий, Евтихий, Аполлинарий, Диоскор, Севир, Арий, Ориген и прочие, подобные им». Сопровождавший его ангел объяснил, что это место, предназначенное для еретиков, богохульников и тех, кто им следует. Если Феофан хочет попасть в более отрадное место в вечности, ему надлежит скорее вернуться в лоно матери-церкви, той святой кафолической и апостольской церкви, которая следует учению Халкидона. «Ибо говорю тебе, – добавил ангел, – что даже если человек сотворит все возможные добродетели, без правой веры он все равно отправится на мучения в это место»[444].

Позднейшие поколения христиан могут позавидовать Феофану. Хотя он услышал суровое предупреждение, ему было совершенно понятно, как следует поступить. Он не только жил в мире, где существовало истинное и ложное богословие, но вдобавок получил неопровержимое доказательство истинности определенной версии. Ангел не пытался объяснить ему, каким долгим путем церковь шла к этим формулировкам. Почему, скажем, в аду оказались Несторий и Диоскор, но не Флавиан или папа Лев? За несколько веков до того все это было отнюдь не так очевидно – и размышления об этом подводят к вопросу о том, почему церкви держатся такой, а не иной веры.

Если мы окинем взглядом историю, то увидим, что ортодоксия во многом складывалась под влиянием политических случайностей – от того, кто становился императором, от победы или поражения в битве, от богословских пристрастий важнейших властителей. И у нас появляется искушение сказать: если бы ход событий был таким-то или сяким-то, все сложилось бы иначе. В этой истории есть множество всяких «если», и все действительно могло бы пойти по-другому.