Войны начинают неудачники

— Я догадываюсь, — кивнул монах. — Раз уж вы хотели поговорить с самим отцом-настоятелем, дело действительно серьезное. Я вас слушаю.

— У нас похитили одну вещь, — теперь маленькие глазки Шибзича буквально ели эрлийца. — Черный рюкзак. Ее украл чел, наемник по имени Кортес, и я фумаю, что он в монастыре. Это так?

Брат Ляпсус кивнул. Правда, нехотя, не сразу, но все-таки кивнул. Существовали вопросы, на которые он обязан был отвечать.

— Я хочу поговорить с ним, — фюрер резко подался вперед. — Привефи его! Немефленно!!

— Ты, Кувалда, как я посмотрю, совсем одичал, — степенно произнес монах. — Ты же знаешь, что Кортес находится под нашей защитой. И увидеть его ты сможешь только, если он сам того захочет. В противном случае мы...

— Знаю, — недовольно перебил его Шибзич. — Вы из нас навский шурк сфелаете.

— Не думал, что ты увлекаешься кулинарией, — усмехнулся брат Ляпсус. — Кстати, на будущее: правильно произносится «шуркь». Но я имел в виду другое, — монах кивнул на телевизор, как раз показывающий крупный план разнесенных ворот Замка, — мы ведь не в тундре живем и очень хорошо знаем, что происходит в городе. Один звонок, и через пятнадцать минут здесь будет де Гир и столько гвардейцев, что из вас сварят не навский шуркь, а чудский блинг.

Это было правдой. Кувалда понял, что погорячился, и вновь вернулся к максимально осторожному тону:

— Брат Ляпсус, но вефь чуфы не префъявили права на этот рюкзак, а я префъявил. У меня есть свифетели, что его у меня украли, и ты обязан показать мне его фля опознания.

Это был хитрый ход. Согласно договоренностям между Великими Домами, монастырь мог защищать своего пациента, что бы тот ни натворил, до тех пор, пока раненый не был готов к бою. Однако, если были сомнения в происхождении личных вещей пациента, монастырь был обязан выдавать их по первому требованию, и слова фюрера клана в данном случае было более чем достаточно.

— Рюкзак я видел, — буркнул брат Ляпсус, — но в монастыре его нет. Кортес не настолько глуп.

— Это официальный ответ? — поколебавшись, спросил Кувалда.

— Да. Мы соблюдаем закон о нейтралитете монастыря.

— Проклятье! Шибзичи подскочили и, не прощаясь, покинули комнату.

Потухший фонарь уже не раскачивался во все стороны, а смирно висел над воротами в ожидании следующей ночи. Кувалда, горько жалея, что допил виски, достал телефон и набрал номер колдуна.

— Любомир, это Кувалфа. — Фюрер откашлялся. — Кортес у эрлийцев, но он избавился от фобычи. Это точно. Поэтому я решил не штурмовать монастырь, а просто выставить охрану...

— У них полно потайных ходов вокруг, — проворчал колдун.

— Что?

— Ничего. Приезжай ко мне, — приказал Любомир и положил трубку.

* * *

Студия Алира Кумира

Москва, Ленинградский проспект, 27 июля, вторник, 05:27

— Она красивая, — после недолгого молчания решил Сантьяга, — очень красивая.

— Она божественна, комиссар, она светится изнутри, и ее улыбка подобна первому лучу солнца, подобна звездам летней ночи, подобна... — художник развел руками. — Вы сами все видите, комиссар.

Сантьяга, не отрывая взгляд от картины, покачал головой:

— Вам удалось перенести на холст свою любовь, Алир.

Маленькое лесное озеро, залитое лунным светом, сонные звезды и юная, ослепительной красоты девушка, осторожно, входящая в тихую воду. Художник сумел передать не только очарование прелестной купальщицы, но и свое восхищение ею.

— Прекрасная работа, Алир. Сколько вы хотите за нее?

— Она не продается.

— И это говорит шас?

Кумар насупился:

— Не все в этом мире продается, кое-что делается для души.

— Понимаю, — Сантьяга улыбнулся. — Вы влюблены.

— Нет, — не согласился Алир. — Я ее люблю, а это совсем иное.

— Странная штука любовь.

Алир Кумар был типичным шасом. Черноволосый, черноглазый, с горбатым носом, он происходил из старинного рода Кумар и был известнейшим художником Тайного Города. Хрупкая девушка на картине была челом.

— Через неделю я женюсь на ней, — спокойно сказал Алир. — У нас будет ребенок.

— Полукровка, — задумчиво произнес Сантьяга. В его голосе не было презрения или превосходства, только констатация факта и грусть. — Семья Шась вряд ли примет его.

— Я знаю.

— И вы уже решили, что делать?

— Для начала я отправлю их подальше отсюда, а там будет видно.

— Это ваш выбор, Алир, и никто не вправе навязывать вам свою точку зрения, — рассудительно заметил Сантьяга. Комиссар, наконец, оторвался от картины и мягко прошелся по огромной студии Кумара. — Я бы хотел узнать о судьбе моего заказа.

— Конечно, — художник подошел к стоящей в углу и накрытой белой тканью фигуре. — Признаться, мне никогда не приходилось работать в столь сжатые сроки, но я старался.

— Двойная оплата, которую вы потребовали за срочность, наверняка способствовала вашему усердию, — заметил экономный Сантьяга.

— В какой-то мере — да, — согласился шас. — Кстати, комиссар, давно хотел спросить: почему вы сами не делаете куклы? Ваши возможности...