Но возвратившиеся с обыска сотрудники у Козырева денег не нашли. Зато изъяли они у него полторы тысячи малокалиберных патронов и шестнадцать – к пистолету Макарова. А так как иметь табельное оружие ему не полагалось, то это уже само по себе тянуло на преступление, за которое можно зацепиться и преспокойно держать человека.
Откуда у Козырева патроны догадаться было нетрудно, ведь раньше он работал в рамонском ДОСААФе, имея доступ к оружию и боеприпасам. Труднее оказалось понять: как этот милиционер мог жить двойной жизнью и этого никто не замечал – ни совершенно безобидные домочадцы, верившие ему и покрывавшие его во многом, ни сослуживцы, отличавшиеся безразличием к тому, что происходит вне службы.
Прийти же к пониманию сущности Козырева оперативникам нужно было во что бы то ни стало. И поэтому, продолжив с ним работу, они снова пробуют потеребить Колесникова.
И вот, к недоумению сыщиков, Шеф неожиданно оживился и без всякого давления на него стал называть места, куда бы мог спрятать деньги его соучастник. «Иван говорил, что в Каменке есть маленькая станция, и, может быть, спрячет их в камере хранения, – начал, было, Колесников. – А возможно, – тут же продолжил он, – мог закопать в Юдино, в саду своего отца…» Туда-то сразу и отправились с обыском.
Сначала, тщательно и не спеша, стали проверять родительский дом, а затем, уже попутно, сад, для обследования которого использовали специальные штыри. Но, прощупав ими землю вокруг всех плодовых деревьев, так ничего и не нашли.
Казалось бы «пора сливать воду», признав, что кража из сейфа – не дело рук Козырева. Однако, будто невзначай, Шеф вспоминает, что тот собирался спрятать деньги ещё и в мастерской, и опять поиск продолжился.
В неуклюжем отцовском деревянном сарайчике, приспособленном под столярную мастерскую, сыщики уже искали, но обследовали не все досконально. Здесь было неимоверно тесно, и целые гирлянды разных пил, ножовочных полотен, рубанков, стамесок и топоров, висевших вдоль ветхих стен и под покрытым паутиной потолком, вполне могли поранить голову или неосторожно занесенную руку. Но – делать нечего, и, раздвигая инструменты, вытаскивая ящики верстаков, они стали проводить повторный осмотр.
Долго или коротко длился он, но времени не замечали, и тут кто-то обратил внимание, что доски пола в сарайчике сбиты не плотно, а некоторые из них под тяжестью прогибаются. Начали простукивать, и, обнаружив пустоту в одном месте, подняли половицу. Какова же была радость, когда под ней увидели они солидное (примерно, на полметра в длину и столько же в высоту) углубление, в котором стояла пузатая, коричневая балетка.
Этот полубанный, полуакушерский сундучок был закрыт на замок. Поковырявшись в замке, вскрыли, а там, в зияющей пасти сундучка находился свёрток. Вытащили, развернули (это был плакат УВД, выпущенный в честь передового работника милиции, начальника детской комнаты Центрального района), а в нём полиэтиленовый пакет с деньгами.
Двадцать тысяч с копейками лежало там, а, стало быть, преступление было почти доказано, и возбужденным сотрудникам, которые две недели ждали этого момента, впору отмечать раскрытие. Но раскрытие можно считать полным тогда, когда преступник признается сам. И поэтому стали ждать.
Разместив двух Иванов по разным, но соседним камерам подгоренского КПЗ, организовали усиленный контроль за ними, и вскоре услышали требовательные и эмоциональные крики Колесникова, повторявшиеся в разной последовательности: «Вань! Слышишь ты меня?! Ты, давай там… твою мать, колись! Ишь ты, на меня решил всё свалить!..»
После этого уже через сутки Козырев дал показания, сознавшись во всём, ещё не ведая, что деньги у него изъяли, и даже не догадываясь о том, что его уличение в краже было определено судьбой.
Да, именно его судьба-злодейка была поставлена на карту ещё до того, как о нём рассказал Колесников. Причём на карту не в абстрактном понимании, а самую настоящую – игральную.
А дело в том, что дней за пять до раскрытия, когда ещё ни Колесников, ни Козырев не оформились как подозреваемые, к утомлённым и грустным оттого, что у них ничего не получалось, розыскникам подошёл местный участковый и сказал: «У моей жены есть подруга, которая хорошо гадает на картах. К ней многие обращаются, может, и мы попробуем?»…
И действительно, пошёл участковый к вещунье, а на следующий день сообщает результат гадания. «Найдёт милиция преступников, – сказала ему та женщина, – будет их трое (ошиблась лишь в количестве), и один из них из казенного дома».
Так оно и вышло: поймали горе-медвежатников, осудили, приговорив Колесникова к десяти, а Козырева к двенадцати годам лишения свободы, и, надеясь, что отсиженные ими сроки пойдут им на пользу. Но…
Но нары двух Иванов, видимо, были намного жестче топчанов, на которых спали весной 80-го Колесниченко с Донцовым, и особенно – для Ивана Колесникова. Иначе как объяснить то, что спустя неделю плотной работы по юдинскому убийству, информация поступила именно на него.
А оказалось всё, что тогда не укладывалось в голове, достаточно просто.