Воин-Пророк

А потом Икурей Конфас принялся топать и хлопать себя по бедрам, восклицая: «Хус-са-а! Ху-ху-хус-са-а!» С ярусов к нему присоединился генерал Сомпас: «Хус-са-а! Ху-ху-хус-са-а!»

Насмешка над традиционным одобрительным восклицанием, которое у нансурцев заменяет аплодисменты. Смех — сперва нерешительный, но потом все более громкий, раскатившийся по всему залу.

Предводители Священного воинства сделали свой выбор.

Великий магистр Багряных Шпилей сделал два шага по направлению к шрайским рыцарям; его темно-красное одеяние мерцало на солнце.

— Отдайте его, — мрачно произнес он.

— Сарцелл! — взревел Инхейри Готиан, вскинув левую руку с зажатой в ней хорой. — Убей его! Убей лжепророка!

Но Найюр уже кинулся к дереву. Он развернулся, на несколько шагов опередив рыцаря, и принял боевую стойку.

«Все, что угодно… Любое унижение. Любая цена!»

Сарцелл опустил меч и раскинул руки, словно собираясь заключить скюльвенда в дружеские объятия. Позади бурлила и гудела толпа. Рев все нарастал. Улыбаясь, рыцарь-командор шагнул к Найюру, остановившись на том расстоянии, откуда еще нельзя было нанести внезапный удар.

— Мы с тобой поклоняемся одному и тому же Богу.

Ветер стих, и стало необычайно жарко. Найюру почудился запах гниющей плоти — запах, смешанный с горьковатым ароматом эвкалиптовых листьев.

«Серве…»

— Вот суть моего поклонения, — спокойно произнес Найюр.

«Отдыхай, милая, — я понесу тебя…»

Он схватил запачканную кровью рубаху за ворот и разорвал ее до самого пояса. И вскинул меч.

«Я отомщу».

За спиной у рыцаря-командора Готиан и одетый в красное великий магистр кричали друг на друга. Джавреги, рабы-солдаты Багряных Шпилей, бросились на шрайских рыцарей, а те сомкнули ряды, силясь удержать их и толпу визжащих айнрити. Стоящие вокруг храмы и колоннады Ксокиса маячили на заднем плане, далекие и бесстрастные. На фоне неба вырисовывались пять холмов.

И Найюр усмехнулся, как может усмехнуться лишь вождь утемотов. Казалось, он приставил острие своего меча к горлу мира.

«Я устрою бойню».

Здесь все истощены. Все измучены голодом.

Найюр понял, что все происходит в соответствии с безумным планом дунианина. Какая разница, умрет он сейчас, вися на дереве, или несколькими днями позже, когда падираджа наконец-то сокрушит стены? Потому-то он и отдался в руки врагов, зная, что самый невинный из людей — обвиняемый, разоблачивший своих обвинителей.

Зная, что если он выживет…

Тайна битвы!

Сарцелл завертел мечом, делая ложные выпады. В его быстрых движениях сквозило нечто нечеловеческое.

Найюр не отступил и даже не шелохнулся. Он был сыном Народа, чудом, рожденным в пустынной земле и посланным грабить и убивать. Дикарь с мрачных северных равнин, с громом в сердце и смертью в глазах. Найюр урс Скиоата, неистовейший из мужей.

Он повел загорелыми плечами и встал поустойчивее.

— Прежде чем это закончится, — сказал Сарцелл, — ты узнаешь страх.

— Сперва я зарублю тебя.

Теперь Найюр ясно видел воспаленные красные линии на лице Сарцелла. Он понял, что это складки. И уже однажды видел, как они разгибаются.

— Я понимаю, почему ты любил ее, — проворчал шрайский рыцарь. — Какой персик! Думаю, я отгоню псов от ее трупа — потом! — и отлюблю еще раз…

Найюр, не шевелясь, наблюдал за ним. Воздух звенел от криков. Тысячи людей потрясали кулаками.

Они сошлись на расстояние длинного шага.

Затем их мечи вспороли пространство. Поцеловались. Закружились. Поцеловались снова. Геометрия стали, наполняющая воздух звенящим стаккато. Прыжок. Уход. Выпад… Со звериным изяществом скюльвенд наносил удары по твари, тесня ее. Меч шрайского рыцаря словно был колдовским — так он сверкал на солнце.

Найюр отступил, переводя дух и стряхивая пот с волос.

— Мою плоть, — прошептал Сарцелл, — ковали дольше, чем твой меч.

Он расхохотался, как будто совершенно успокоился.

— Люди — это собаки и коровы. Но мое племя — это волки в лесу, львы на равнине. Мы — акулы в море…

Пустота снова расхохоталась.

Найюр атаковал тварь; его меч пронзил пространство. Обманное движение, потом сокрушительный рубящий удар. Шрайский рыцарь отпрыгнул, отбив его.

Железо свистело, описывало круги, вспарывало воздух, искало, прощупывало…

Они сошлись вплотную. Попытались пересилить друг друга. Найюр нажал, но противник казался непоколебимым.

— Какой талант! — воскликнул Сарцелл.

По лицу его пробежала дрожь. Как? Найюр, пошатываясь, сделал несколько шагов по опавшей листве и горячим камням. Краем глаза он заметил Умиаки, вцепившегося в солнце стариковскими пальцами ветвей. Меч Сарцелла был повсюду; он прорезал и пробивал оборону Найюра. Череда безрассудных действий спасла ему жизнь. Он отскочил.

Голодная толпа вопила и орала. Сама земля у Найюра под сандалиями гудела.

Изнеможение и боль, бремя старых ран.

Клинки схлестнулись, разлетелись и закружили в лучах солнца. Они лязгали и скрежетали, словно зубы.

Весь в поту, словно лошадь в мыле. Каждый вздох — как нож в грудь.