Воин-2. Знак Пути

– Надо учиться… – едва слышно произнес он.

– Что? – наклонил ухо Сершхан.

– Надо учиться воевать в шкуре зверя. – пояснил Волк. – Это куда труднее, чем кажется, все видится как-то не так – мир стал огромным, ворог в два раза выше, а собственная задница в два раза тяжелее. Да и глаза смотрят иначе, не сразу-то разберешь что к чему.

– Успокойся! – улыбнулся Микулка, прикладывая ко лбу раненного обрывок влажной холстины… – Выучишься еще! У меня последнее время тоже чего-то с глазами творится, сам иногда не пойму. И с ушами, и с носом…

Ратибор заинтересованно поднял взор, а Сершхан настороженно прислушался.

– Это ты еще расскажешь, – кивнул стрелок, – Чуток попозжее. Сейчас есть дела и более важные. Я тут за Волком пригляжу, а вы, други, делом займитесь. Ты, Микула, должен луком заняться, возьми коваля на подмогу, заодно от грустных дум отвлечешь. Сершхан пусть оттянет поверженных за околицу, не собираюсь я их хоронить, а после поглядит за побитым воинством, куда пошли, что замышляют, что делают. Только будь осторожен! Еще один раненный нам ни к чему.

13.

Пот сочился, заливая лицо, с бровей срывались густые соленые капли, роняя на утоптанный пол отражения гудящего в горне пламени. Едва просохшая после дождя одежка снова намокла, пропиталась потом до нитки, с волос тоже капало, приходилось постоянно утираться рукавом свободной руки. Багряная полутьма кузни сгустила воздух до удушливой духоты, запах пережженного угля и железной окалины начинал ощутимо кружить голову. Микулка наяривал горн, меха мерно вздувались и выталкивали плотный воздух в раскаленный жар пламени, словно великан своим дыханием раздувал небывалый костер.

Твердояр работал умело, звонко вышибая молотом снопы желтых искр, раскаленный булат поддавался легко, принимая и меняя форму словно облака на закате.

– Наяривай шибче! – на выдохе вымолвил он. – Для доброй закалки булат потребно до белого каления довести.

– Куда уж шибче? – сморщился паренек. – И так воздух плавится, да и руки не каменные, вон уже мозоли натер!

Под молотом алел наконечник стрелы небывалых размеров – в три пяди длиной и в полторы шириной. Коваль отказался делать его плоским, как хотел Микулка, начал выводить четыре скрещенных лезвия, плавно сходящихся в узкое граненное острие, страшно было даже представить, что может сделать такое с податливой плотью. Но не против обычной плоти готовилось оружие, потому-то кузнец и настоял на своем.

– Каждая грань придает прочности, – пояснил он. – Острие можно вывести гораздо острее, не боясь излома. А плоский наконечник будет либо туповатым, либо ломким, а для нас это нынче не гоже…

Твердояр бросил остывать заготовку и вытянул из горна другую, оглядел, примерился, ухнул тяжким молотом, только искры во все стороны, а железо смялось, будто сырая глина. Работа шла споро, в кадушке с водой остывало уже три граненных острия – только заточить и на стрелы приладить.

– Четырех хватит! – устало вытер пот паренек. – Я ведь не на охоту… Много стрелять эта тварь мне не даст, а огромные стрелы только мешаться будут. Тут уж или попал или нет.

– И то верно! Ладно, горн уже не остынет, поди к жене, скажи чтоб состряпала что-нить. Кишки скоро друг друга поедом поедят. И возьми у ней пеньки, попробуем тетиву сплесть.

Микулка вылез из кузни как барсук из норы, предложенный хозяйкой рушник мягко смахнул пот с лица, а за дверью по прежнему шумел дождь, манил влажной прохладой, тихого вечера. Он вышел на крыльцо, тихо скрипнув ладно пригнанной дверью и с насаждением подставил лицо под прохладные струи. Быстро стемнело, в паре окошек замерцали огоньки лучин, но Твердояр жил богаче, хозяйка запалила три масляных плошки, расставив их на столе и в углах задней стены. Тихо… Спокойно… Микулка вздохнул и вернулся в дом, плотно прикрыв за собой дверь.

Волк быстро приходил в себя, пробовал даже вставать, но Ратибор и слушать о том не хотел, хлопотал вокруг друга словно возле малой дитяти: постоянно менял тряпицы, что-то бурчал, будто старый дед, отпускал свои грубоватые шуточки. Рана уже перестала кровить, щеки налились здоровым румянцем, а глаза вернули привычный задорный блеск.

Из большого горшка в печи разливался густой аромат доброй сыти, хозяйка то и дело помешивала густое варево длинной ложкой, губы аппетитно причмокивали, пробуя похлебку на вкус.

– У вас веревка пеньковая есть? – спросил Микулка, присев на самый краешек лавки. – Надо начинать плести тетиву, неизвестно как дело пойдет, а к утру все должно быть готово.

Взяв большущий моток веревки, он снова спустился в кузню, где Твердояр доводил наконечники на звонком точильном камне.

– Ну что, – с легким оттенком хвастовства поднял голову коваль. – Готова работа! А как стрелы? Обтесал колья-то?

– Да вот же они, в углу стоят. Только каким пером оперить такие?

– Пером не оперить, – кузнец вытер руки о фартук. – Но можно попробовать навязать на конце пеньковую кисть – наконечник тяжелый, стрела должна пойти ровно. Но это пробовать надо, иначе никак.